Закон Противоположности

Лятошинский Павел

— Что снова не так? Всё же купил по списку, как просила.

Она промолчала. Я разулся, поставил обувь в шкаф, поднял глаза. По её щекам текли слезы.

— Ну что? Что опять? Когда ты успеваешь на меня обидеться?

— Звонил твой отец…

— А, вот как. И что ему нужно?

— Наговорил такого… Вслух произносить не хочу.

Я сжался как пружина. Знаю, зачем он позвонил и что наговорил, тоже знаю.

— Обещал купить квартиру, — продолжила Яна, — если я оставлю тебя в покое. За что он меня так ненавидит?

— Ну, что за глупости, вовсе он тебя не ненавидит…

— Денег предлагал…

— Много?

Яна глубоко вдохнула, задержал дыхание, растерла по лицу слезы и посмотрела

на меня с ненавистью.

— Много денег? — повторил я вопрос.

— Ты самый конченый человек, — последовал ответ.

— Значит много…

— Свинья, скотина, я ухожу…

— Да что ты будешь делать без меня? — закричал я. — Кому ты вообще нужна?

Яна, как подкошенная рухнула на пол и залилась слезами. Я испугался.

— Успокойся, пожалуйста, успокойся. Ты всё неправильно поняла. Успокойся. Я объясню. Сейчас всё объясню, только, пожалуйста, успокойся. Ты нужна, мне нужна, очень сильно нужна. Больше жизни нужна. Прости. Прости меня. Я дурак и свинья, и скотина. Да. Я такой дурак. Прости меня, пожалуйста, прости.

Она рыдала, всхлипывала, задыхалась. Никогда ни прежде, ни в будущем я не видел её такой.

— Прости, — шептал я, сжимая тесные объятия. Поначалу она вырывалась, но потом обмякла без сил. — Прости. Ты для меня всё. Ты самое главное, самое важное, что есть в моей жизни. Отец не прав, он считает, что нам нужно расстаться, но я не он, и замужем ты не за ним. Да пошёл он… Кто он мне? Возомнил из себя черт знает что… Я люблю тебя, я тебя не брошу, никогда и ни за что. Понимаешь?

Она кивнула.

— Хорошо, теперь успокойся и послушай меня. Отец бросил нас с матерью ещё до моего рождения. Он был, но только формально, даже не он, а его деньги, не веришь, спроси мою бабушку. А я спрашиваю тебя, имеем ли мы право взять своё? Или оставим ему? Пусть тратит на Илону. Я вот считаю, что ты заслуживаешь больше, чем эта его сука. Так, может быть, возьмем, то, что наше по праву?

Яна не ответила, всхлипнула, приобняла и положила голову мне на плечо. Я помог ей встать и уложил в постель.

«Лосось не должен испытывать стресс. Только так можно обеспечить высокое качество продукции». Ведущий научной передачи позировал со здоровенной рыбёхой в руках. Яна уснула быстро, мне не спалось, и полночи я смотрел в зале телевизор. «Лосось не должен испытывать стресс», — повторил я вслух. Они там беспокоятся о рыбе, что бы та не нервничала, перед тем как станет консервой, а мы запросто доводим любимых до слез. Почему? Будь моя воля, я никогда не дал бы ей повода плакать, но она плакала, и мне от этого не по себе. «Только так можно обеспечить высокое качество продукции», — крутилась в мыслях фраза. Продукции. Мы стали продукцией на чьем-то рыбозаводе. На завтрак должен быть творожный сыр, иначе будет стресс, к чаю печенько, а иначе — стресс, и такое сплошь и рядом, чего не коснись. Как раньше люди без этого жили? Как до сих пор без этого обходится бабуля, без печенюшек и без стресса? Когда я был маленький и плакал из-за какой-нибудь ерунды, бабушка говорила, что я кличу в дом беду. «Раз в доме не лежит покойник, так и нечего понапрасну рыдать», — говорила она. Успокаивался мигом, боясь, что кто-нибудь умрёт, оттого, что я плачу. Бабушка не лосось, она из другого теста, и потому её никто не съест. И на похоронах дочери бабуля плакала меньше, чем Яна в тот день, когда я не доел гуляш.

— Почему не спишь? — спросила Яна, стоя за спиной. От неожиданности я вздрогнул.

— Не спится. А ты?

Она пожала плечами.

— Садись рядом, посмотрим про лосося.

— Про лосося не хочу. Есть что-нибудь интереснее.

— Может и есть, — я протянул ей пульт, — поищи сама.

— Не хочу. Пойду, почитаю, — сказала Яна обиженным тоном. Или мне показалось, но она ушла, а я остался смотреть

лосося. Остался я и чувство вины. Трудно, что ли, переключить канал? Нет, не трудно. А почему не сделал? Просто не сделал. Просто устал. Разве это не причина? Я стал раздражительным и слишком нервным, я очень плохой лосось, но вроде бы хороший муж и, надеюсь, самый лучший папа.

Пробуждение было тяжелым. Голова чугунная, как с похмелья, под глазами темные круги, спать бы ещё и спать, но я хотел уехать до того, как проснется Яна. Крадучись на цыпочках, как вор, я покидал свою спальню. Когда случилось, что я перестал быть хозяином своего дома, хозяином своей жизни? Неизвестно. Всё принадлежит ей, не юридически, конечно, а по-настоящему. В ней больше нет того, что когда-то захватило меня. Она уже не следит за собой, как раньше, округлился подбородок и в целом лицо, полнее стали ноги, но всё это мелочи по сравнению с тем, как изменился характер. Взгляд больше не имеет власти, жалость испытываю к ней чаще, чем трепет и неуправляемую страсть, мощнейшим спазмом сжимавшую яички от одной только мысли о ней.

Меня снова ждала парковка автозаправочной станции и непрочитанные, вроде бы как случайно, сообщения со списком продуктов. Снова буду притворяться, что всё хорошо и пойду на любые, самые крайние меры, лишь бы она не нуждалась ни в чем. Нет, не потому, что обещал, не потому, что должен. Сам не знаю почему, по привычке, наверное.

Говорю сам с собой и вспоминаю об этой женщине, как о воплощенной мечте. Яна и была моей мечтой, сбывшейся мечтой о домашнем уюте, супер женщине, при взгляде на которую закипает кровь, мужчины забывают речь, а женщины исходят желчью. Но недостаток любой мечты в том, что её слишком просто отнять — дай вожделенное, и всё, мечты как не бывало. Так она и поступила.

Каждый день я приезжал домой с деньгами. Это было легко, ведь слух о том, что я занялся строительным бизнесом, быстро разнесся по округе и ни один знакомый не отказал мне в займе. Каждый раз я обещал вернуть деньги через пару дней, но, окончив разговор, неизменно отправлял контакт в черный список. Впрочем, можно было и не блокировать бывших друзей, ни один из них не позвонил ни через пару дней, ни позже. Они между собой общались, и вскоре случилось так, что на мои звонки никто не отвечал. Друг познается в беде, кажется, так говорят, вот и дружки мои познались, а ведь не счесть, столько раз я закрывал их счета в ресторанах, кафе и клубах.

Звонить друзьям отца решился не сразу, но все же решился. Тут обычной истории о заказанной в банке наличности недостаточно. Нужен иной, творческий подход. Сочинил историю, о том, что Кире, младшей моей дочке, срочно нужна медицинская помощь. Кто же откажет в спасении умирающего ребенка? — думал я. Отказали все! Они звонили отцу и расспрашивали о здоровье новоявленных внучек. Это тоже была часть плана, ведь отец должен был первым обеспокоиться, а так как в телефоне Яны он заблокирован, то позвонил бы с расспросами мне. Девочки вторую неделю у тёщи, то есть узнать, что происходит на самом деле, он никак не мог. И всё же не позвонил, а друзьям своим рассказал, что сына у него больше нет и, что бы никто не смел мне помогать. Упертый старик, если за что-то возьмется, так не отступит. В его представлении, либо я без денег должен задохнуться и приползти к его ногам за копеечкой, либо Яна от меня безденежного сбежит. Он даже с днем рождения меня не поздравил. Я его и так не отмечал, никогда не отмечаю, и даже ненавижу этот день. С полуночи не покидает чувство, что я кому-то что-то должен. Должен ходить веселым, радоваться новой дате, а я не хочу ходить веселым и повода для радости не нахожу, тем самым порчу другим праздник, хотя у этих других и праздника-то никакого нет. Как бы там ни было, я ждал его или хотя бы его звонка. Напрасно ждал.