Закон-тайга
Шрифт:
— Бифштексы эта смена не готовит. Эта — филе. Только ждать придется. Заказное блюдо.
— Сколько ждать?
— Двадцать минут.
— Надо подумать. Мы, мамаша, дети двадцатого века, у нас каждая минута на счету.
— Веселый дяденька, — хихикнула буфетчица.
Мы подумали и решили ждать. Правда, Вениамин Петрович сказал, что в придорожных столовых все мясное на один манер и вполне можно обойтись котлетами, но мы поставили вопрос на голосование, и Вениамин Петрович шутливо замахал руками:
— Ради бога,
Он слегка акцентировался на слове «сейчас», но мы были добродушны и пропустили акцент мимо ушей. Лишь шофер многозначительно осклабился и, улучив момент, наклонился к Матвею:
— Там у вас не осталось? Только втихую, чтобы начальник не засек. Он мужик самостоятельный.
— Точно, — подтвердил Матвей. — Начальство надо уважать. Однако я пойду на служебное преступление. Аркадий!
— Вы что задумали, Матвей Васильевич?
Вениамин Петрович, что-то горячо толковавший Эльке, повернул к Матвею свое продолговатое, немного полное лицо и насторожился.
— Шеф, мы прощаемся с родными местами. Мы удручены, нас снедает тоска…
— Матвей Васильевич, давайте договоримся…
— Вениамин Петрович, дорогой, мы обо всем, обо всем договоримся. Поверьте нам, мы будем выполнять план на двести один и пять десятых процента. Но сегодня… — Матвей поднял указательный палец. — Пей, Федя, первым… Ты чего молчишь, Аркадий, может, ты не хочешь выполнять план?
— Хочу, — радостно завопил я. — На двести процентов. И Элька хочет.
Я преданно взглянул на Вениамина Петровича, и он не выдержал. Засмеялся и махнул рукой.
— Черт ее бей. Только — красное.
— Две бутылки, — быстро сказал Матвей.
Вениамин Петрович многозначительно шевельнул бровями.
— А если красного нет?
— Тогда действуй согласно обстановке.
Так сказал Матвей, а шеф ничего не возразил. Он вежливо отвернулся и стал смотреть на горный пейзаж в фиолетовых тонах.
Я взглянул на Эльку и чуть заметно показал ей взглядом на дверь. Она кивнула, и мы потопали.
— Надо узнать, где магазин. Вон женщина идет…
— Пошли, сами найдем, — уверенно сказал я и зашагал по улице, которая мне показалась центральной. Мне уже была известна особенность наших сел. Здесь все значительное располагается на центральной улице: административные здания, столовая, магазины, Дом культуры, кинотеатр. Отличительная примета столовой и магазина: около них почти всегда стоят автомобили. Человек не камень.
Некоторое время мы шли молча, потом Элька спросила:
— Ты в первой экспедиции?
— Во второй. А ты?
— Я — в первой. До этого была раз на производственной практике.
— Практика не то.
— Еще бы… Ты Вениамина Петровича хорошо знаешь? Что за дядька? Сухаристый он какой-то. Может, просто придуривается?
— Чуть знаю. Работаем в одном институте, но в разных лабораториях. Так что,
— Это хорошо, если справедливый. Я как-то немножко робею, когда с ним говорю. Когда пришла в экспедицию проситься, он толковал со мной, как с пустым местом.
— От него недавно жена ушла.
— А-а-а… Почему?
— Откуда я знаю? Характерами, наверное, не сошлись. Вас, ведь, женщин, не поймешь… Вон магазин наверняка. Видишь, два ЗИЛа стоят?
Красного вина в магазине не было, и я стал действовать согласно обстановке. Когда в столовой поставил на стол «Столичную», Матвей деловито осведомился:
— Две?
— Одна.
— Шеф, как?
— Хватит, конечно. Когда приедем на место, возьмем две. А пока хватит.
Выпили они бутылку втроем. Я только маленько глотнул, а Элька к стакану даже и не притронулась. Хотя и шеф и Матвей ее упрашивали. Вначале она говорила: «Мальчики, мальчики…», — потом тряхнула головой и сердито отрубила:
— Сказала же — нет, и приставать не надо.
Девушка с характером, оказывается.
Глава X
Главе этой, если держаться последовательности, надо бы оказаться последней, потому что она вроде незаконнорожденная и написана в угон остальным, к тому же значительно позже. Я вообще не хотел эту главу писать, но перечитал то, что было вместо нее, и понял: не написать нельзя. Дело в том, что, не зная ничего об Эльке, я ее придумывал. Брал из ее характера наиболее броское и, пользуясь правом сочинителя, по-своему объяснял причины. Я знал, что такое — закономерно, и только не понимал, что это ни к чему. Не представлял простой вещи: для того чтобы объяснить человека, надо хоть однажды вызвать его на откровенность, иначе все твои труды — впустую.
Когда-то я был совершенно убежден: самое верное мнение о человеке — первое. Время меня научило другому: ни первое, ни сотое мнение не будут верными. Они будут только приблизительными. Потому что в сути своей человек необъясним, и поступки его зачастую совершенно неожиданны. Можно разделить людей на категории и определять коротко: этот — из сангвиников, а этот — холерик… Этот… ну, это — типичный ипохондрик. И оярлыченные нами люди действуют соответственно нацепленной на них бирке. Вдруг сбиваются они с определенного им курса, и сангвиник ни с того ни с сего, как нам кажется, впадает в ипохондрию, а ипохондрик широко обнимается с жизнью. Вышагнули они из своих клеточек. Нам бы впору удивиться, а мы не удивляемся. Мы тут как тут с удобным нам толкованием: чудит сей гражданин, оригинальничает. И вместо того, чтобы взглянуть на человека с другой точки, терпеливо ждем, когда он приведет себя в определенное нами соответствие, ежели же он не приводится, то недолго ему попасть и в историю.