Закон-тайга
Шрифт:
— Давай, сегодня же. Сейчас позвоним насчет самолета, и — ни пуха ни пера.
Валентина вообще не спорила с мужем, а на этот раз — и вовсе. Честно говоря, ей и самой хотелось погостить у Марии, избавиться хотя бы на короткое время от приготовления завтраков, обедов, ужинов, от привычной, хотя еще не тягостной, но уже обременительной обыденности. Смущало только то, что муж не давал времени на сборы. Легко сказать — сегодня же. Это мужчине — кинул в чемоданчик пару белья, бритву, еще кое-что по мелочи и — хоть на край света. А женщине надо и самой собраться, и о муже позаботиться,
— Только сегодня. А иначе начнутся тары-бары, и в результате из затеи — пшик. Дела всегда были и будут, все их не переделаешь. В таких случаях надо плевать на все и решать сразу. Давай по-быстрому складывайся, а я насчет билетов займусь.
— А кино? — игриво запротестовала Валентина. — Ты же полчаса назад хотел начать интеллектуальную жизнь.
— Какое там кино. — Виталий Леонтьевич отмахнулся и пошел в прихожую к телефону.
С билетами оказалось легко, и самолет улетал подходяще — через четыре часа. За четыре часа можно собрать роту солдат.
— Роту солдат собрать легче, чем одну женщину, — назидательно сказала Валентина.
— Любую другую, но не мою жену, — отпарировал Виталий Леонтьевич и деятельно кинулся помогать. Помогая, он воодушевленно обещал:
— Вы уедете, я немедленно начну пробивать отпуск. Закруглю кое-что и к вам. Ты там разведай, как насчет рыбалки. А я постараюсь к грибам подладить. Представляешь — благодать какая. Там-то места нетронутые. Вот где мы с тобой, старуха, полазаем.
Дальше разговор шел в мечтательном плане, и обоим казалось, что они уже обжились в тайге и полностью вкушают от ее прелестей. И еще им казалось, что они сразу сбросили по доброму десятку лет и все у них так, как было сразу после женитьбы. Все еще впереди, задуманное — сбудется.
Перед отъездом на аэродром Валентина взяла с мужа слово, что до отпуска он будет работать над кандидатской диссертацией. Потом она повела его в кладовую, показала, где хранятся продукты, и надавала множество советов, как приготовить утренний кофе, поджарить гренки, сварить яйца так, чтобы они получились в мешочке, а не крутыми и т. п. Виталий Леонтьевич уверял, что он все отлично усвоил и теперь ему впору держать экзамен на повара. В конце концов он, видимо, ее убедил, потому что, прощаясь в аэропорту, она сказала, что улетает со спокойной душой.
На первых порах одиночество Виталию Леонтьевичу даже понравилось. Он несколько дней аккуратно ставил будильник на семь часов и не задерживался под одеялом. Но вскоре холостяцкая жизнь наскучила, а через полторы недели показалась несносной. Несмотря на то, что он будто бы и точно следовал указаниям жены, гренки у него подгорали, молоко горчило, яичница выходила жесткой и невкусной. Будильник по-прежнему заставлял его просыпаться в семь, но теперь уже Виталий Леонтьевич не торопился подниматься. Он плотнее кутался в одеяло и думал о том, насколько женщины искуснее мужчин в житейских делах. Вот хотя бы Валя — как это она все успевает?
Женаты они десятый год. Виталий Леонтьевич привык к жене и не задумывался об их отношениях. Если случалось вспоминать о Валентине среди приятелей, он говорил о ней добросердечно, но без живости и душевного трепета — так, как говорят о том, без чего нельзя обойтись.
Теперь, возвращаясь с работы в свою оказавшуюся вдруг несуразно огромной и неприветливой квартиру, Виталий Леонтьевич скучал и досадовал на жену. В такие моменты он брался за диссертацию, но, написав несколько строчек, чувствовал утомление и откладывал ручку. Ему становилось грустно, и он отправлялся к приятелям, а чаще — в ресторан. Там, наблюдая за чужим пьяным весельем, считал дни, оставшиеся до приезда жены.
Он негодовал на себя за растрачиваемое время, и ему приходилось оправдываться в собственных глазах. Для бездеятельности угодливо подвертывались разные поводы: то он чувствовал себя расстроенным каким-нибудь спором на работе, то мешали совещания. Он понимал, что эти поводы невразумительны, но все-таки искал их.
В день рождения начальника бюро нового проектирования Павла Матвеевича Скворцова Виталий Леонтьевич с удовольствием принял предложение поздравить новорожденного и весь день был в приятном настроении. Чтобы выбрать подарок, он даже раньше уехал с работы.
Виталий Леонтьевич не любил опаздывать на вечера, считая это свидетельством невоспитанности, и обычно нервничал, когда Валентина долго собиралась. Но сегодня, собираясь самостоятельно, он опоздал — разглаживая, прожег сорочку, расстроился и забыл дома подарок. Вспомнил о нем уже у подъезда дома Павла Матвеевича. Из-за этого он появился на вечере, когда гости уже успели поднять тост за «первые сорок два года» именинника.
Приход Виталия Леонтьевича встретили нестройным гомоном. Заглушая его, Павел Матвеевич звонким тенором выкрикнул:
— За неуважение к компании — штрафной!
Оттого, что большинство присутствовавших было сослуживцами, застольные разговоры, в основном, продолжали дневные служебные. Павел Матвеевич, позванивая ножом о край тарелки, толковал своему соседу — начальнику планового отдела Изотову — о конвейеризации. До Виталия Леонтьевича долетали слова: «автоматизация», «поток», «экономия». Сосед Виталия Леонтьевича справа, начальник инструментального цеха Оводов рассказывал сидевшему напротив заместителю главного технолога Ускову о новых резцах, примененных токарем Фесенко. («Ну и светлая голова, доложу вам, у парня!») Усков, отвечая кому-то еще, в то же время кивал головой Оводову, и было непонятно — то ли он одобряет резцы, то ли соглашается с характеристикой головы Фесенко.
Соседкой Виталия Леонтьевича слева была Мария Павловна Синюшина — конструктор из бюро Скворцова. Эту красивую брюнетку средних лет (ей, казалось, что-то близ тридцати) Виталий Леонтьевич знал около года — с тех самых пор, как она начала работать в его отделе. Он никогда не оценивал в ней женщину. Для него она была работником отдела, механизмом, который должен действовать четко и безотказно, повинуясь расчетливым указаниям руководителя. На Синюшину по работе не было нареканий, хвалить ее тоже не хвалили, и поэтому Виталий Леонтьевич ее не замечал.