Законы лидерства
Шрифт:
– Точно таких очень мало. Но тех, кто поступает так же, гораздо больше. Не обязательно быть гением, чтобы поступать честно.
– Он не просто честный человек, а директор крупнейшего института, где собраны значительные умы. Чтобы управлять ими, надо быть умнее их всех...
– Или честнее. Или добрее. Или терпимее. Или лучше владеть собой. Или, или, или... Понимаете?
– Не согласна, - сказала Таня и качнула помпоном на шапочке.
– По отдельности ни одно из названных качеств не даст решающего преимущества. А если они сами не признают его над собой? Он не сможет здесь руководить...
Я смотрел на ее губы, как они выпячиваются, и на них то появляются, то исчезают крохотные морщинки. Я слишком долго смотрел на ее губы, и мне расхотелось спорить.
– Ладно, - сказал я.
– Может быть, вы и правы.
Она удивленно вскинула ресницы, на которые налипли снежинки, и уставилась на меня. И я не осмелился ее поцеловать.
* * *
Ранние сумерки занавесили окна. Сквозь черноту чуть пробивались светлые точки - то ли далекие фонари, то ли звезды. Таня помогала мне сверять таблицы. С улицы донеслась сирена "скорой помощи". Я подумал: "Сколько несчастий случается в большом городе ежесекундно..."
По коридору затопали тяжелые шаги. К ним присоединились другие, третьи... Бежало несколько людей. Таня вскочила, распахнула дверь. Донесся чей-то запыхавшийся голос:
– В виварии несчастье!
"Охранники!" - подумал я и невольно бросил взгляд на часы: половина седьмого, рабочий день закончился полчаса назад. Очередная кормежка животных - через полтора часа. Кто же там сейчас оказался?
– Таня, ну что вы застыли у двери? Пойдемте в виварий. Она повернула ко мне мертвенно-бледное лицо: - Да, да, идемте. Быстрее! Вспомнились ее тревожные слова о предчувствии. Что там могло произойти?
Я побежал бы, если бы не Таня. Она еле шла, прижимая руки к груди. С улицы опять ворвался вой сирены, завибрировал где-то под потолком.
В тамбуре толпились люди: Вера, Николай Трофимович, дежурные математики из вычислительного центра. Я услышал: "Виктор Сергеевич..." - и, растолкав людей, пробрался в виварий. За мной неотступной тенью следовала Таня.
...Он лежал в луже крови недалеко от клетки Опала, подогнув ногу и вытянув руку вперед. Из-под полы белого халата виднелся серый костюм, знакомый мне уже лет пять. На его голову страшно было смотреть. Врач "Скорой помощи" что-то говорил санитарам. Из тамбура прозвучал негромкий властный голос:
– Пропустите, пожалуйста.
Несколько человек гуськом прошли в виварий. Один из них, в милицейской форме, остановился, повернулся лицом к тамбуру и предостерегающе поднял руку:
– Кто может дать показания, останьтесь. Остальных прошу вернуться в свои комнаты, но из института пока не выходить.
Я не был уверен, что смогу "дать показания", но остался. Таня - тоже. Она стояла рядом, прислонившись плечом к моей груди, опустив голову, чтобы не смотреть "туда". Я чувствовал, как дрожит ее плечо, и боялся, что она сейчас упадет.
– Кто может сказать, почему директор оказался здесь?
– спросил высокий мужчина, расстегивая пальто и доставая ручку. Сросшиеся на переносице густые брови и горбатый нос придавали ему диковатую суровость.
– Виктор Сергеевич собирался понаблюдать за подопытными шимпанзе, сказал я.
– Он часто это делал?
– Глаза мужчины уставились на меня, словно сфотографировали. И тут же он представился: - Следователь Шутько. Михаил Георгиевич.
Я тоже назвал себя и сообщил ему, что Виктор Сергеевич приходил в виварий не реже раза в неделю, если не был в отъезде.
– Это во время вашего дежурства произошло несчастье с обезьяной?
– быстро спросил следователь, и взгляды его коллег тоже обратились ко мне.
Сразу стало неуютно, неловко, даже бросило в пот. Таня настороженно выпрямилась.
– Да, - сказал я, удивляясь, кто ему успел сказать.
– Несчастье случилось в том же отделении вивария?
– Да.
– А когда вы узнали, что директор собирается сегодня прийти сюда?
– Позавчера вечером. Виктор Сергеевич сказал, что зайдет в виварий, но не уточнял когда.
– Очень удачно, что вы сейчас здесь, - продолжал следователь Шутько, - и объяснили нам, почему директор оказался в виварии после работы.
– Он отвел взгляд и спросил как бы походя о чем-то второстепенном: - А вы сами, наверное, часто задерживаетесь?
– Не так уж часто.
– Молодые люди не очень-то любят перерабатывать, - сказал кто-то за спиной следователя.
Замечание задело меня. Шутько повел плечом, и говоривший осекся.
– Простите, вы пришли сюда из своей комнаты? Я кивнул: - Из лаборатории.
– С вами там были еще люди?
– С ним была я, - вмешалась Таня.
– Михаил Георгиевич, как вы думаете, это несчастный случай или...
– Ее голос дрожал от напряжения. Я испугался за нее и за то, что подумает следователь. Но он очень вежливо и как будто чистосердечно ответил: - Еще не знаю. На полу у ног директора обнаружена кожура банана. Он мог наступить на нее и неудачно упасть на угол клетки. Подождем заключения эксперта... Вы оба можете идти. Если нетрудно, задержитесь еще на полчаса в лаборатории...
Уходя, я бросил взгляд "туда". Санитары укладывали труп на носилки. На полу резко белел очерченный мелом контур...
Мы шли, не говоря друг другу ни слова. Так же молча сели на стулья. Затем Таня поднялась и начала переставлять колбы в углу. Я исподтишка наблюдал за ней. На бледных щеках горели лихорадочные пятна, движения порывисты, суетливы...
Вскоре в лабораторию пришли двое: следователь Шутько и с ним какой-то белобрысый. Пушистые волосы нимбом обрамляли его круглое лицо.
– Хочу задать вам обоим еще несколько вопросов, - сказал Михаил Георгиевич.
– Пожалуйста, - несколько поспешно ответил я. Таня перестала возиться с колбами и села на стул рядом со мной.
– Между вами, Петр Петрович, и директором перед его смертью не случилось ссоры?
– спросил следователь. Оставалось только удивляться, как быстро работает наше институтское "информбюро".
– Мы спорили, а не ссорились. Это не одно и то же.
– Спасибо, что разъяснили. Можно узнать, по какому поводу возник спор?