Законы отцов наших
Шрифт:
— О, ради Бога! — произносит он внезапно с отчетливо выраженным оттенком южного старомодного высокомерия. — Ради Бога. Вы путаете яблоки с апельсинами. Нил был заинтересован во всем этом не меньше меня.
— Вы сказали, он рассердился, очень рассердился, когда вы покинули лимузин?
— Он сердился недолго. День-два.
— Он сказал, что кого-то использовали?
— Хардкора. Он сказал, что Хардкора используют. — Эдгар поводит плечами, чтобы расправить куртку, съехавшую на одну сторону. — Вы просто не в состоянии представить себе всю картину, — говорит он Мольто.
— Разве? — спрашивает Мольто и с этим садится за стол обвинения.
4 мая 1970 г.
Сет
В промежутках между звонками, которые Джун делала моему отцу, мы с ней почти не разговаривали.
Номер был оборудован узким, не более ярда шириной, балкончиком, на котором стояло одно-единственное складное кресло-шезлонг. Отсюда хорошо просматривался большой участок скоростной автострады на Аламеду. На ленч Джун принесла немного фруктов. Я сидел, наслаждаясь весенним солнцем, и грыз грушу, наблюдая за проносящимися мимо автомобилями, в которых сидели счастливые калифорнийцы, стремившиеся в неизвестную мне даль. Я решил, что, как только доберусь до Канады, сразу же напьюсь вдрызг. Конечно, лучше бы забить косячок, однако об этом пока не могло быть и речи. Теперь следует избегать всякого столкновения с законом, всего, что могло бы привести к депортации. Я сидел в тупой рассеянности и строил планы, в осуществление которых мне самому не слишком верилось.
Мы находились в районе Дэмона, примыкающем к Окленду, населенном людьми с низкими доходами или социально обездоленными, как сказал бы Эдгар. Неприглядный вид запустения и упадка производил тоскливое впечатление. Армия пришла и ушла из этой части города четверть века назад, оставив после себя временные щитовые постройки, которые быстро обветшали. Магазинчики, расположенные на микрорынке внизу, не выдерживают никакого сравнения с теми, что я видел всего лишь в миле отсюда к востоку. Над дверями владельцы повесили аляповатые вывески, поскольку неоновые буквы им не по карману. Ассортимент товаров, выставленных в витринах, которые на ночь закрывались решетками, поражал своей убогостью. Наблюдая за транспортным движением, я уже в тысячный раз отметил, что черные все еще ездят на этих ужасных американских машинах, огромных грудах металла, которые коррозия съедает за пять лет, на каковой срок службы они и были рассчитаны. Угнетенным и обездоленным знания даются труднее всего. Так сказал бы Эдгар. В разрывах между перенаселенными жилыми домами можно было увидеть солончаки, болотистые низины, а за ними воды залива, с которого ветер доносил неприятный, тухлый запах. Там все еще гнездились морские чайки. Очевидно, соседство окрашенных в белый цвет трубопроводов и емкостей нефтеперерабатывающего завода, который находился в миле отсюда, в Ричмонде, вовсе не мешало им.
Внизу показался негр плотного телосложения с характерной энергичной походкой. На нем была большая шляпа. Я подумал, что это Хоби, и у меня вдруг радостно и тревожно забилось сердце. Я встал, чтобы помахать ему, и понял, что ошибся.
— Как вы думаете, можно ли выяснить, где сейчас находится Хоби Таттл? — спросил я у Джун. Я стоял на пороге балконной двери. Наверняка им что-то известно. Ведь они держат в своих руках все связи с Кливлендом. — Для меня имеет большое значение, увижу я его или нет перед отъездом.
Джун приставила ладонь ко лбу, закрываясь от яркого полуденного солнца. На ней было простое отрезное платье спортивного покроя, в котором она выглядела достаточно неприметно и обыденно. Волосы украшали две заколки-пряжки. Движением нескольких пальцев она поманила меня вовнутрь.
— Мы думаем, что вам, Сет, не следует показываться на улице. Трудно сказать, что может случиться, если вас увидит кто-либо из знакомых. Нужно предусмотреть элемент случайности, — повторила Джун.
Должно быть, эта фраза
— Послушайте, я буду очень осторожен. В самом деле. Но поймите, для меня это очень много значит.
— Хорошо. Посмотрим.
Меня приободрило то, что Джун не стала наотрез отвергать такую возможность. Она не сводила с меня взгляда, пока до меня не дошло: она ждет, чтобы я вернулся на балкон. Ей нужно было поговорить с кем-то — Эдгаром или другим членом «Одной сотни цветов» — по телефону, сказать несколько условных фраз.
Когда я вернулся в номер минут десять спустя, Джун уже сидела на стуле с прямой спинкой, положив ноги на кровать, и читала книгу в твердом переплете. «Планета мистера Саммлера». Странное чтиво, мелькнуло у меня в голове. Однако Джун была непредсказуемой личностью. Она охотно следовала моде. Сообщив мне, что о Хоби пока не удалось ничего выяснить, она закинула свои полные красивые руки, державшие книгу, назад и сладко потянулась, издав негромкий стон. Меня опять охватило внезапное и мощное чувство интимной близости, которое, казалось, отражалось от Джун, исходило от нее, как тепло от нагретого солнцем камня. Я представил себе, как легко было бы нам обоим, будь мы чуточку другими, заполнить это время сексом. Эта связь не имела бы абсолютно никаких последствий — безвредное развлечение, забава, напоминающая о том, что жизнь усложняется только тогда, когда людей становится больше двух.
Некоторое время я сидел спокойно, привыкая к перемене света. На стене одиноко и косо, под углом в десять градусов, висела картина. Лесной пейзаж. Нечто успокаивающее нервы для тех, кому не давал заснуть шум автострады. Мне тоже захотелось почитать. В выдвижном ящике ночного столика лежала Библия. Я стал листать Второзаконие, пытаясь отыскать в нем слова, которые были написаны на моей мезузе. Я прочел: «…итак, Израиль, слушай постановление и законы, которые я научаю вас исполнять, дабы вы были живы, и пошли и наследовали ту землю, которую Господь, Бог отцов ваших, дает вам». Эти слова не пробудили во мне никакого отклика. Громыхание риторики, груз слов, которые, казалось, были связаны с миром навязываемых обязательств и долга, то есть с тем, чего я пытался избежать.
— Патриархат, — сказал я.
Джун улыбнулась. Ведь она как-никак была женой богослова.
Около полудня Джун позвонила моему отцу и ознакомила его с планом передачи выкупа. Он должен был немедленно позвонить в Лас-Вегас, в крупное казино под названием «Римская монета» и сообщить им, что желает открыть счет для сына, который намерен отправиться в путешествие. Люди делают так постоянно. Затем он переведет деньги на счет казино из своего банка.
— Завтра Сет отправится в тамошнюю кассу и возьмет двадцать тысяч долларов фишками, — сообщила отцу Джун. — В качестве документа, удостоверяющего личность, он предъявит водительские права. И не думайте, что какие-нибудь герои из ФБР спасут его, потому что на животе у него будет заряд из пластика с детонатором, который приводится в действие по радио. Вы знаете, что это такое?
— Нет.
Я стоял рядом, наклонив голову к трубке, и вслушивался.
— Это очень мощная взрывчатка, — пояснила Джун.
— О Боже!
— Это вполне безопасно, — сказала Джун, когда мой отец еще раз произнес «О Боже!». — Ничего страшного не произойдет, если никто не нажмет на кнопку. И этого никто не сделает. Потому что мы хотим получить деньги. Правильно?
— Конечно.
— Вот именно. Конечно.
Я должен был отправить фишки срочной заказной бандеролью в одно из почтовых отделений в Сан-Франциско. После этого меня отпускали. Затем кто-нибудь заберет бандероль и обменяет фишки на деньги, но не в казино «Римская монета» в Лас-Вегасе, а в другом, в Лейк-Тахо. Мера предосторожности на случай, если фишки пометят. Я не сомневался, что, придумывая столь хитроумные трюки, Эдгар находился на грани бредового состояния. Ведь эта операция, не имевшая ничего общего с маоистской тягомотиной, заставляла его соприкоснуться с мирами, в которые он никогда не был вхож. Азартные игры. Казино. Откуда Эдгару знать обо всех этих премудростях? Как получилось, что он усвоил так много правил и условностей той жизни, от которой отрекся? Движущей силой революции была зависть, решил я.