Законы отцов наших

Туроу Скотт

Сонни не отпускала мой рукав. Расстояние между нами опять сократилось так, что явственно ощущалось ее дыхание.

— Сет, не своди меня с ума, пожалуйста.

— Такие уж времена настали, — сказал я. — Вот если бы мы родились чуть раньше или позже. Не повезло нам. — Я ни единым словом не упрекнул ее, но мы оба прекрасно понимали друг друга, несмотря на все недомолвки.

— О Господи… — тихо произнесла она. Ее голос звучал очень жалобно. — Ну почему у меня кошки скребут на сердце? Неужели я и в самом деле поступила подло по отношению к тебе?

— Конец мог бы быть и лучше. Однако все получилось, как в тех рассказах,

которые я сочиняю. Так уж сложилось.

— Мне нравятся твои рассказы, — сказала Сонни, прижавшись ко мне.

И все опять началось заново, подобно эху, затерявшемуся в тумане: «Я хочу быть с тобой, я не могу без тебя…» У меня не было никакого понятия, что держало ее внутри самой себя, словно на поводке. Я знал лишь то, что она натянула этот поводок и, значит, вся надежда потеряна.

— По-настоящему плохо тебе будет лет через двадцать пять, когда будешь вспоминать об этом.

— Мне плохо уже сейчас. Так плохо, что дальше некуда. — Сонни глубоко вздохнула. — Позвони мне, как только будешь в безопасности. Обещаешь?

— Разумеется.

— Я желаю хотя бы знать, где ты.

— На случай если вдруг передумаешь?

На ее лице появилась слабая улыбка.

— Еще не слишком поздно, — добавил я.

— Я знаю.

Это было единственное, чего мне удалось добиться.

— Я буду ждать.

После этих слов я повернулся и зашагал прочь. Во мне теплилась надежда, что сейчас, как в кино, я услышу стук ее каблучков и она догонит меня. Однако она не побежала за мной. Пока еще нет. Я повернулся, чтобы проверить и помахать рукой на прощание. Сонни стояла у мусорных баков на пятачке, куда падал луч солнца, и смотрела мне вслед.

Ровно в десять утра мы позвонили в офис отца. В его голосе звучал неподдельный ужас. Только сейчас я понял, что он всегда гнездился сразу же под тонким покровом внешнего спокойствия и хладнокровия.

— О Боже, Сет!

— Папа, со мной все в порядке. Честное слово. Я в безопасности.

— Где ты?

— Я не могу сказать. Они рядом со мной. Пришлось немного поволноваться.

— Все. Этого пока хватит, — сказала Джун достаточно громко, чтобы отец услышал.

Номер в мотеле поражал своей убогостью. Единственным его достоинством была чистота. Мотель явно дышал на ладан. Он размещался в здании, которое скорее всего было построено во время войны и первоначально являлось казармой. Стены до половины отделаны пластиковыми панелями цвета сандалового дерева, за которыми, очевидно, скрывались выемки. Тяжелые зеленые шторы Джун задвинула сразу же, как мы вошли в комнату.

— Они поняли, что взяли не того, кто им нужен, — сказал я отцу. — Во всяком случае, теперь это им ясно. Мне удалось уговорить их отвести меня в библиотеку. Сегодня утром. И я показал им Бернгарда Вейсмана в справочнике «Кто есть кто». И твою биографию в «Американских экономистах». Ну и потом потребовалось некоторое время, чтобы доказать документально, что я — твой сын, а не того Вейсмана.

— И они отпустили тебя?

— Не совсем.

— О'кей, — вмешалась Джун. — Он жив. Он дышит. С ним ничего не случилось. Пока, — сказала она в трубку, выхватив ее у меня.

Голос Джун звучал неестественно хрипло, и я чуть было не рассмеялся. После рассказов о театральной студии, в которой она занималась, я ожидал вдохновенного исполнения, чего-то уникального, метода Станиславского, например. Вместо

этого она просто позаимствовала манеру радиопостановок, от которых уже набило оскомину, таких, как «Тень» или «Джонни Доллар», которые звучали в эфире, когда я был еще маленьким мальчиком. Однако эффект она просчитала правильно. В конце концов, это реальная жизнь, в которой переборщить не означает сделать что-то подозрительно неестественное. Ведь преступники и отличаются от прочих людей тем, что нередко выходят за рамки нормальной сдержанности.

Отец перепугался не на шутку.

— Кто это?! — вскричал он.

Я хорошо слышал его голос, потому что приставил ухо к трубке с другой стороны.

— «Революция Тьмы». Голос правды. Ясно? Когда я позвоню вам в следующий раз, я скажу, что вы должны сделать, чтобы мы отпустили вашего сына. Прежде всего выслушать правила. И повиноваться им. Правило номер один: продолжительность телефонных звонков не более одной минуты. Ни в коем случае. И ваша минута уже истекла. До свидания.

После того как она положила трубку, отец, должно быть, еще сидел некоторое время и пытался восстановить нормальный ход мыслей. Возможно, он уставился на отражение своего грубого бледного лица в стекле какого-нибудь диплома или благодарственного адреса. И как всегда, он наверняка разговаривал с собой. Мир, думал он, перестал быть местом, где царствовал разум. Люди бродили, как звери, охваченные непредсказуемыми эмоциями, давая выход безобразным фантазиям. Спал ли он, бодрствовал ли, но теперь дневной свет был единственной мембраной, которая отделяла его от бурных снов. Однако какая-то часть его, должно быть, оставалась безмятежно спокойной и ясной. Ведь отец столько лет готовился к этому. Он всегда знал, что ему придется пережить это снова.

Через пятнадцать минут Джун перезвонила ему и сказала, что они требуют выкуп.

— У вас есть деньги. Вы можете заплатить.

— Я университетский профессор. Я стеснен в средствах и едва свожу концы с концами, хотя живу очень скромно.

Эти хитрые нотки я слышал уже тысячу раз у магазинных прилавков, когда отец критиковал качество и цену в надежде выторговать хоть какую-то скидку. С горькой улыбкой я точно предсказал его действия. Но даже после этого что-то во мне надломилось. Надежды не было.

— Что я должен заплатить? Как? Поймите меня правильно. Ведь я совсем не тот Вейсман.

Он продолжал сетовать на бедность еще несколько секунд, пока Джун не прервала его:

— Вы хотите знать, где ваш сын сейчас? У вас есть соседи, у которых была бы собака? Вот где ваш сын. У него на шее собачий ошейник. Мы посадили его на цепь, другой конец которой прикреплен к стене. На руках у него наручники. И на ногах тоже. Он беспрекословно исполняет наши приказания. Когда мы говорим ему: «Встать!» — он встает. «Сидеть!» — значит, он садится. Мы водим его в туалет каждые четыре часа. Может быть, мы отпустим его в следующем году. Может, подержим еще год. Мне все равно. Собачья пища дешевая. Вы понимаете меня? Это ваш выбор. Вам решать. Если это то, что вы хотите, так и скажите нам. Вот и все. Таково правило номер два. Вы говорите мне, что вам нужно. Вы этого хотите? Хотите, чтобы мы обращались с вашим сыном, как с шелудивым, блохастым псом, который спит на собственном дерьме? Ради Бога! Мы так и сделаем. Просто скажите нам. Это то, чего вы хотите? Я хочу, чтобы вы сказали нам. Давайте же. Следуйте правилам.