Закопайте Эльминстера поглубже

Гринвуд Эд

Воздух внезапно наполнился огнём, рычащие шары из которого с пугающей скоростью полетели в Рун. Мирт спрятался обратно за угол, выбросив руку, чтобы предупредить Шторм, и зная, что уже слишком поздно, слишком поздно даже цепляться за жизнь, пока…

Самый высокий из огненных шаров резко замер в воздухе, как будто столкнувшись с незримой стеной. Его яростное оранжево–красное пламя посинело, затем позеленело, затем стало сине–серебряным — и растворилось, песком осыпавшись на мостовую, но полностью исчезнув, даже не коснувшись камней.

Мирт боязливо выглянул за угол.

В

этот раз настала очередь Дардулкина недоверчиво таращиться на происходящее. Его заклинание исчезло, как будто его и не бывало — и маг видел, как оно растворяется в воздухе, видел, как разгневанная юная девушка на улице в мгновение ока отражает самую сильную его боевую магию.

Она не могла такого сделать. Никто не мог.

— Кто… кто ты? — прошипел он, поворачивая в испуганной спешке кольцо, чтобы призвать свою лучшую защитную магию. Не дожидаясь ответа, он побежал через обнажённую, открытую ночи комнату, направляясь к своему сильнейшему магическому посоху, скрытому за одной из панелей.

— Меня зовут, — раздался спокойный, почти безразличный ответ, — Эльминстер.

Ловкие пальцы Рун задвигались снова — и когда Дардулкин отодрал панель и триумфально сомкнул хватку на мерцающем чёрном посохе, ощутив, как сила посоха струится сквозь него, следующее заклятье Эльминстера нанесло удар.

Вопреки безоблачному ночному небу звук был похож на удар грома,. Результатом этой магии было уже не чистое исчезновение, а серия взрывов, разорвавшаяя на части несколько комнат дома Дардулкина, швырнув камни, штукатурку и всё прочее высоко в ночное небо в направлении Шутовского луга. Карающий вихрь вырвал потрескивающий, злобно пульсирующий и в конце концов взрывающийся посох из рук мага и швырнул его прочь через ночное небо вместе с остальными обломками… и утих. Когда последнее эхо магии отразилось от ближайших строений, и из окон принялся высовываться оглушённый и растерянный народ, ошеломлённый и напуганный Ларак Дардулкин остался стоять посреди дымящихся руин, уцепившись за край открытой панели.

Его величественная чёрная мантия была разорвана, а на теле зажигались и гасли многочисленные деловито моргающие пятнышки света безмолвным памятником защитной магии, что сберегла его жизнь, но заплатила за это свою цену.

Со звуком, который вначале звучал как стон, но закончился вздохом, похожий на клык остаток внутренней стены наклонился и рухнул.

Не оставив Дардулкину за что цепляться.

Волшебник упал на захламленный пол, сжался в комок, и лишь испуганный взгляд мага сказал Мирту, что тот всё ещё жив.

Над павшим волшебником неподвижным квадратом висели в воздухе четыре доспешных ужаса, охраняя двери, которых там больше не было.

Завидев их, Эльминстер вздохнул. Затем зашевелил рукой в быстром, сложном чароплетении.

На протяжении долгих мгновений казалось, что ничего не происходит. Затем раздался единственный клинк. За ним ещё один. И ещё.

Что–то упало.

Затем целой серией клинков и кланков куски доспехов

посыпались со всех четырёх парящих конструктов. Куски осыпались всё быстрее. До тех пор, пока в воздухе не осталось вообще ничего, лишь груды металла на полу вокруг дрожащего Дардулкина.

Тот мог только смотреть, время от времени лишь мяукая от недоверчивого страха, как опавший металл у него на глазах начинает ржаветь с невозможной скоростью.

Ко времени, когда Дардулкин дважды или трижды сглотнул слюну, всё, что осталось от его стражей — горы красновато–бурого порошка. Рассыпались даже рукояти мечей.

— Теперь можешь поплакать, — нежно сказал Эльминстер сжавшемуся в клубок архимагу. — Как, похоже, любят говорить в эти дни волшебники: всем нам когда–то приходится начинать познавать мир.

* * *

Стеная от ужаса, Марлин Грозозмей поспешил домой. Всё пошло совсем не так!

Что же теперь делать, что же теперь делать?

Остались ли вообще призраки синего пламени в его власти?

Он не мог прогнать из головы видение того, как одного из призраков швырнуло через весь Променад. Призрак выглядел как обычный наёмник, человек, которого можно убить так же быстро — и, проклятье, так же легко — как любого другого, человек с мечом, который просто почему–то горит синим пламенем. Да любой волшебник–самоучка сможет такое наколдовать!

Он считал себя таким могущественным, таким важным…

Призраки легко расправились с Ханткрауном, но… но…

Не оказались ли они сейчас всего лишь яркими флагами, пометившими его, как предателя, для всех, кто готов оглядеться вокруг?

Ганрахаст, королевский маг? Эта ворчливая сука, леди Глатра? Король?

Его посетило краткое ужасное видение колоды для рубки мяса во дворцовом дворе и кронпринца Ирвела, ожидающего рядом, с большим острым мечом и беспощадной улыбкой…

Марлин потряс головой, чтобы прогнать от себя этот образ, и зашагал по комнате, направляясь к своему излюбленному графину. Ну и вляпался же он…

О нет.

Позади будто из ниоткуда расцвело густое синее сияние, отразившись во всех его графинах. Схватив одной рукой рукоять Парящего Клинка, а второй — Виверноязыкую Чашу, Марлин резко обернулся.

Призрак, разумеется, улыбался. Призраки синего пламени улыбались всегда. Широкими, ужасными улыбками, злобными или злорадно–безумными, и, разумеется, фальшивыми.

Улыбка разительно контрастировала со злобным шипением, которое издал, шагнув из стены, Трет Халонтер, давным–давно бывший лучшим воином Девятки. Его потрёпанные и неприглядные кожаные доспехи казались старыми и рваными, кое–где повисли лохмотьями. Воин в сердце трепещущего синего огня, который был слабее обычного, угрожающе подался вперёд.

— Послал нас в самую пасть могущественной магии, да, — прошептал он, будто раненый внутри. — Надменный идиот.

Марлин каким–то образом сумел зайти за стол, с которого схватил Чашу, и из своего жалкого убежища по ту сторону столешницы испугано огрызнулся: