Заледенел дом
Шрифт:
На прогалину выбежал Стив, наткнулся на орка, дернулся вперед, но Норах его остановил.
– Пусти!
– Стой, нельзя. Стой, Стив, ты видишь, что творится?
– Ей больно!
– Я знаю.
– Надо помочь ей!
– Как? Как ты собираешься ей помочь? Не мешай ей - это будет лучшая помощь! Она должна сама!
– Она же мучается!
– Да. Да, чтоб его так и разэдак, она мучается. Терпи.
– Задница Мораддинова!
– выдохнул Стив.
– Посмотри на ее руки!
– Я видел, - скрипнул зубами Норах.
– Это все время так. Я не знаю, что делать.
– Почему она здесь?
– Потому что мы идиоты. Нас просто отвлекли всей этой мышиной возней, и пока мы дубинами
– Задница Мораддинова!
– повторил дварф и схватился за голову.
– Хотелось бы знать, куда он подевался.
– Мне плевать, куда он подевался, - я хочу, чтобы это закончилось.
За спинами тихонько зашуршало, Норах дернулся, но напрасно - под деревьями стояла дриада.
– Этна!
– дварф кинулся к дриаде, вцепился в худенькое плечо.
– Этна, пожалуйста...
– Нет, Стив. Нет.
– Этна!
– Тише, - дриада осторожно высвободилась.
– Нельзя. Ты уже вмешивался в ее трансформацию, тебе мало? Зулин вмешался тогда в пещерах, а Ааронн закончил то, что начал Зулин. Дайте ей хоть раз разобраться самой.
– Но ей больно.
– Если я ей помешаю, будет больнее.
– Терпи, - мрачно повторил Норах.
– Терпи, Стиван.
Птичий крик полуэльфки перешел в вой, похожий на волчий, потом в страшный горловой хрип, потом Иефа вспыхнула в последний раз, взметнувшееся грозовое облако кудрей опало на плечи светло-русыми прядями, и руки... Что произошло с руками, Норах рассмотреть не успел, потому что полукровка вдруг замолчала и рухнула на землю, как подкошенная.
– Вот теперь - быстро!
– скомандовала дриада и юркой тенью метнулась к барду. Норах бросился за ней, подхватил безвольное тело на руки.
– Да что б меня...!
– выругался Стив, подоспевший как раз вовремя, чтобы увидеть, как изломанные пальцы пигалицы выпрямляются, как на них отрастают ногти, как исчезают черные запекшиеся струпья.
– В лагерь?
– спросил Норах.
– Да, - коротко кивнула Этна.
– И поторопись.
***
...только и оставалось, что отбиваться. Беспорядочно, глупо и беспомощно, так, что и не борьба вовсе, и не бой, и не сопротивление - а так, суматошное отбрыкивание, отпихивание, от... Но и на это беспорядочное "от..." сил уже не было. Иефа сгорбилась, закрыла локтями лицо, ладонями - голову, вжалась в сырую каменную кладку и застыла напряженным дрожащим комком. "У тебя ничего не выйдет. У тебя ничего не выйдет. У тебя ничего не выйдет..." - мысленно твердила она, пережидая густые волны боли. Терпеть становилось с каждой секундой все труднее, хотелось распахнуть объятия и принять в себя беснующуюся пустоту, потому что только так - Иефа знала это наверняка - станет легче.
"У тебя ничего не выйдет. У тебя ничего не выйдет. У тебя ничего не выйдет".
В тело впивались старые грязные крючья, невидимый рыбак тащил задыхающуюся Иефу в темноту, отпускал на минуту, потом подсекал, и мягкая слабая плоть рвалась с влажным треском, и голова лопалась, разлеталась на мелкие части, а потом снова стена, локти, ладони, и все по кругу...
"У тебя ничего не выйдет. У тебя ничего не выйдет".
А еще что-то такое происходило с руками, и больше всего на свете Иефе хотелось отнять их от лица и головы, вытянуть перед собой, посмотреть на них и закричать.
"У тебя ничего не выйдет".
Потому что в кончики пальцев впивались раскаленные иглы, и ногти... кажется, ногти выдирались с мясом, сами собой, и каждая косточка, каждая фаланга ломалась под огромным грузом, который обрушивался на голову, и единственным спасением от этой муки было выпрямиться, убрать руки от лица, раскинуть их в стороны и принять...
У тебя ничего не выйдет.
С пальцев стекало густое и горячее, заливало голову, и волосы слипались в плотный липкий колтун. С запястий сходила кожа, обвисала рваными неопрятными лоскутами.
У тебя ничего не выйдет.
Иефа не могла вспомнить, почему она здесь, по чьей воле длится и длится эта пытка, когда она началась, и долго ли еще осталось терпеть. Она только знала, что нужно принять пустоту, и тогда можно будет исчезнуть, не быть, не чувствовать, не мучиться, и еще знала, что не сделает этого, потому что есть слова...
...у тебя ничего не выйдет...
...предназначенные кому-то. Кому?
Мыслей не было. Невнятные обрывки фраз и образов вихрились в темноте, и боль накатывала, накатывала густыми волнами, потому что это ты, ты сама во всем виновата. Потому что у тебя нет ничего своего: ни судьбы, ни любви, ни жизни, ни смерти. Ты никто, ты никто, никто.
Я никто, - послушно повторяла Иефа запекшимися губами, - но у тебя ничего не выйдет.
И невидимый рыбак снова закидывал крючья.
***
– Тише!
– Норах остановился, как вкопанный, не добежав до разгромленного лагеря каких-то трех десятков шагов.
– Тихо...
– Я никто, - еле слышно прошептала полукровка.
– Но у тебя ничего не выйдет.
– Уже хорошо, - удовлетворенно хмыкнула дриада.
– Не стой, неси, неси.
– Я никто, - повторила Иефа.
– Но у нее ничего не выйдет, - почти с яростью пробормотал орк.
– Правильно, так ее, суку призрачную, так ее.
В лагере было тихо. Ааронн сидел у костра на плаще, задумчиво ковырял обугленной веткой землю. Зулин бродил по поляне, осматривал оставшиеся от врага трофеи. Услышав треск сучьев, маг поднял голову, встревоженно глянул на проводника. Ааронн молча поднялся на ноги, расправил плащ, полез в сумку за травами и бинтами, подтянул поближе флягу с водой. Когда на поляне появился Норах с безвольным телом барда на руках, эльф молча указал на подготовленное место и отступил в сторону, давая орку дорогу. Норах кивнул, осторожно уложил полуэльфку на плащ, убрал со лба влажные пряди.
– Я никто, - прошептала Иефа.
– Но у нее ничего не выйдет, - подхватил Норах и повторил, как заклинание: - У нее ничего не выйдет.
– Что теперь?
– спросил Стив.
– Не знаю, - устало ответила Этна.
– Убери травы, Ааронн. Она не ранена. Мне кажется, сейчас она сражается за саму себя с той, другой. С Эленой.
– Мы должны помочь, - неуверенно произнес маг.
– Этна, мы можем помочь?
– Я не знаю!
– с неожиданным раздражением воскликнула дриада. Зулин изумленно уставился на нее - никогда раньше Этна не позволяла себе такой несдержанности.
– Я не знаю точно, что с ней происходит, и самое смешное, что вы тоже не знаете, вы, на глазах у которых все это развивалось! Вы так привыкли отмахиваться друг от друга, что просто удивительно, как это вы хоть что-то друг о друге знаете! Вы ходите, и брюзжите, и раздражаетесь, и ноете, и так не хотите вникать в чужие мысли и заботы, что умудрились проморгать появление четырехсотлетнего призрака в голове собственного барда - и теперь ты спрашиваешь меня - меня!
– можем ли мы ей помочь?!