Заледеневший
Шрифт:
Все, что Халли наметила, надо было делать как можно быстрее, и не только для того, чтобы остаться незамеченной. Она не хотела рисковать и заходить за полярным обмундированием на склад, расположенный в другом конце станции. При переходе из жилой зоны, где температура поддерживалась на уровне пятидесяти четырех градусов, в подземный этаж, где было минус шестьдесят, у Халли перехватило дыхание. Но ее опыта хватало для того, чтобы не делать глубоких вдохов.
Зажав в руке дайверский нож, девушка бесшумной тенью шла по главному коридору, моля Бога о том, чтобы не забыть маршрут, по которому ее вел Грейтер, сопровождая во время экскурсии. Она хорошо помнила первый поворот направо, после которого был переход длиной в двадцать ярдов в боковой коридор. Теперь она уже не волновалась из-за освещения и, пройдя через этот коридор, повернула налево и перешла в другой. По этому коридору следовало пройти большое расстояние, затем свернуть в узкий проход, перекрытый тяжелым черным занавесом.
Зайдя за занавес, Халли включила налобный фонарь и расстегнула застежку-молнию на сумке. Харриет Ланеэн была в той же одежде, в которой умерла. Замерзшая кровь покрывала ее грудную клетку толстым красным панцирем. Лицо было бледно-восковым. На теле не наблюдалось никаких следов заиндевелости — влажность в этом помещении практически отсутствовала. Халли мысленно поблагодарила кого-то, кто закрыл ей глаза.
Она никогда не испытывала страха перед мертвыми телами, даже перед травмированными или изуродованными. Но эти тела были другими. Они в глубине ее души возбуждали нечто похожее на детский ужас, не выразимый словами и практически непреодолимый: страх того, что эти тела могут вдруг встать и взять ее с собой в свой нынешний мир. Халли с трудом удерживала себя от того, чтобы не отскочить от них и не броситься бежать.
Надев хирургическую маску и перчатки, взятые из лаборатории, девушка достала из карманов пластиковые пакетики и тампоны для взятия мазков из носовых ходов. Вставив один тампон глубоко в правую ноздрю Харриет Ланеэн, протолкнула его через носовые проходы в решетчатые пазухи до тех пор, пока не почувствовала, что тампон уперся в твердое препятствие. Она повернула в пальцах палочку с намотанным тампоном, затем осторожно извлекла его из носа и, положив в пластиковый пакет, спрятала в сумку. Повторила эту процедуру с левой ноздрей Харриет, а затем взяла аналогичные мазки у Дайаны Монталбан и Рокки Бейкон. Носовая кровь замерзла, но Халли рассчитывала на то, что эти тела пробыли в этом станционном морге не столь долго, чтобы холод уничтожил все следы патогенных микроорганизмов, присутствовавших в крови. Глядя на трех лежащих перед ней мертвых женщин, Халли сказала:
— Простите, но мне необходимо было это сделать. Думаю, вы бы одобрили мои действия. Спасибо вам за это.
Она застегнула молнию на сумке и вышла из морга, чувствуя, как прежний страх уходит. Но тут ее начало знобить так сильно, что пришлось сжать челюсти. «Насколько все-таки капризна и непредсказуема судьба, — подумала Халли. — Мне посчастливилось остаться живой в криопэге, для того, чтобы замерзнуть здесь».
Идя к моргу, она на каждом углу, где необходимо было повернуть, нацарапывала дайверским ножом маленькие стрелочки. И вот теперь, менее чем через пять минут, она уже стояла перед герметичной дверью, за которой находилась станция.
Лаборатория, в которой работали Эмили и Фида, располагалась на первом этаже, в отсеке «А», за герметичной дверью с предупреждающим знаком. Она постоянно была закрыта, но Мерритт еще при первой встрече дала Халли ключ. За свою жизнь доктор Лиленд видела множество микробиологических лабораторий, все они были практически одинаковыми, разве что большинство из них превосходили по размерам эту. Ряды белых настенных шкафов, две раковины из нержавеющей стали, верстак с установленным над ним колпаком вытяжной вентиляции. В центре на верстаке стояли автоклав, центрифуга, микроскопы, стойки для тестовых пробирок. Газовые горелки, эксикаторы, инкубационные шкафы.
За то время, которое потребовалось Халли на то, чтобы добраться до лаборатории, мелкие красные ледяные кусочки, прилипшие к тампонам, начали размягчаться под действием тепла ее тела. Девушка приготовила шесть чашек Петри с красным агаром в качестве питательной среды. С помощью стерильной проволочки, изогнутой в петлю и предназначенной для посева микроорганизмов, переместила то, что было на ватных тампонах, к краям и по несколько раз макнула каждый из тампонов в три отдельных секции на поверхности каждой чаши. Микробиологи называли эту процедуру «засеять газон».
Поскольку Халли не знала, что именно пытается вырастить, то не знала и оптимальной температуры инкубации. Многие патогенные микроорганизмы предпочитают температуру плюс восемьдесят шесть по Фаренгейту, поэтому Халли установила это значение на лабораторном инкубаторе и стала ждать, пока он разогреется до нужного уровня.
Ожидать чего-либо необычного прямо сейчас не имело смысла. Бактериям обычно требуется от двадцати четырех до семидесяти двух часов для колонизации питательной среды. Весьма возможно, патогенные микроорганизмы, присутствующие в крови, взятой с мазками, проявят большую интенсивность роста. Халли прошла в дальний конец лаборатории с намерением проверить образцы «Вишну», поднятые ею из криопэга. Биоматериал хранился в тридцатигаллоновом контейнере с водой из криопэга, которую добыл Жиётт в то время, пока она была под водой. Контейнер стоял в холодильнике — это был единственно возможный способ поддержать температуру, равную температуре воды в криопэге. Никаких изменений в добытом ею микроорганизме Халли не заметила и посчитала это хорошим знаком.
Подойдя к двери и протянув руку к электровыключателю, она вдруг решила еще раз проверить температуру в инкубаторе. Халли была настолько усталой и изможденной, что, устанавливая ее, вполне могла допустить ошибку.
Она посмотрела внутрь инкубатора через стеклянный глазок.
— Что это, черт возьми! — Она инстинктивно отпрыгнула назад.
Полосы, похожие на яркие, прочерченные желтым карандашом линии, появились на красном агаре во всех шести чашах.
К тому времени, когда Халли закончила все дела в лаборатории, время ее «домашнего ареста» истекло. Девушка дошла до того места, где коридор раздваивался. Одна его часть вела к кабинету Мерритт, вторая — к кабинету Грейтера. Мерритт или Грейтер? Она остановилась, прислонившись спиной к стене, пережидая приступ головокружения. Мерритт права: ей становится хуже. В дополнение ко всему у нее болело и саднило горло, и причина не в обморожении, полученном ею в первый день; источник боли находится глубже, да и сама боль была более сильной, похожей на приступ стрептококковой инфекции.
Так куда же идти? Халли потребовалось несколько секунд, чтобы сориентироваться, кто где сидит. Она посмотрела в оба рукава пересекающегося коридора. Левый вел к Мерритт. Правый — к Грейтеру.
40
Грейтера в кабинете не оказалось.
Халли прошла в офис связистов и спросила, где он.
— Он вышел из станции на лед, — ответил дежурный оператор. — Часть посадочных огней перегорела.
— А я думала, условие номер один еще действует.
— Да, оно действует. Но самолеты не смогут приземлиться, если эти огни не будут работать должным образом. Надо быть готовыми к приему самолетов.
— Он взял кого-нибудь с собой?
— Нет, не взял.
— А когда он вернется?
— Думаю, часа через два.
— Как только он вернется, пожалуйста, попросите его позвонить мне. По важному делу.
— Будет сделано, док, не сомневайтесь.
Халли уже привыкла к тому, что все амбалы, разговаривая с пробирками, используют обращение «док».