Залог мира. Далекий фронт
Шрифт:
Актриса вздрогнула:
— Неужели вы не поняли? Там ждёт меня Зандер, он убьёт меня…
— Его уже там нет. И он никогда больше не появится в Дорнау.
Эдит боялась верить. Что же случилось, почему фрау Соколова успокаивает её?
— Он убежал?
— Нет. Когда вы пошли на сцену, его арестовали. Сейчас он уже в комендатуре и скоро ответит за всё.
Эдит нерешительно оглянулась на дверь, и Люба поняла это движение.
— Пойдёмте, — сказала она. — Я провожу вас. И не надо больше ни о чём тревожиться. Вам ведь скоро опять на сцену.
— Спасибо! — горячо воскликнула Эдит.
Она шла рядом с Любой, и мозг её неотступно сверлила одна мысль: значит, в комендатуре знали- о Зандере.
Эдит остановилась в нескольких шагах от своей уборной, всё ещё боясь открыть дверь и увидеть ненавистное ей лицо. Но в уборной никого не было. Всё было попрежнему, только на столике стояла большая корзина цветов да рядом лежал огромный букет.
Эдит недоверчиво оглядела комнату и облегчённо вздохнула.
— Значит… значит, вы всё это время охраняли меня?
— Да, — ответила Люба. — Молодые побеги надо тщательно оберегать, пока они не вырастут, пока не окрепнут. Мы охраняем не только вас: мы охраняем новую Германию.
Потрясённая всем происшедшим, Эдит Гартман отошла в сторону. Сейчас нельзя плакать, сейчас надо взять себя в руки, надо быть смелой и решительной.
Люба поняла её состояние.
— Всё будет хорошо, фрау Эдит, — сказала она и быстро вышла из уборной.
Где-то далеко, далеко, будто за тридевять земель, прозвенел звонок. Эдит опустилась на стул перед зеркалом. Корзина с цветами стояла рядом. На карточке она прочла: «Как это важно — до конца сыграть свою роль». Подписи не было.
«Макс…» — догадалась она.
Она опустила голову на руки и заплакала радостными, лёгкими слезами.
Никогда ещё не было у актрисы Эдит Гартман таких верных друзей.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ
Спектакль с участием Эдит Гартман произвёл огромное впечатление на Болера. Сначала он решил было не ходить на премьеру, хотя ему и прислали билет. Но потом любопытство взяло верх над всеми остальными чувствами, и старик всё-таки отправился в театр.
— Посмотрю первый акт и вернусь, — говорил себе Болер.
Но он просидел до конца, долго аплодировал после того, как опустился занавес, и только потом пошёл домой. Теперь, сидя за письменным столом, Болер пытался разобраться в своих впечатлениях.
Эдит Гартман сегодня играла лучше, чем когда бы то ни было. Что-то новое появилось в её голосе и движениях. Ей удалось передать оригинальный, сильный характер человека, который не боится борьбы, женщины, которая осуществляет волю государства и направляет волю других людей.
Это было настоящее, большое искусство, и отрицать успех Болер не мог. Неужели же он прежде ошибался, раздумывая о судьбе фрау Гартман.
Да, возможно, он тогда путался в своих рассуждениях, но в основном-то он был прав. Эдит Гартман, видимо, крепко связала себя с новым театром и Культурбундом. И потому теперь она не сможет творить свободно. А это значит, что она утратила главное — право художника выбирать, делать то, что он хочет.
Болер с удовольствием взглянул на рукопись. Сегодня он начнёт новою главу — рассказ об Эдит Гартман. О судьбе художника в наше время.
На этом работа будет закончена. Через несколько дней он пошлёт книгу в Гамбург. Там её быстро издадут, в этом можно не сомневаться.
Он медленно перелистывал страницы. Последняя глава — и рукопись готова к печати. Это лучшее, что когда-либо выходило из-под пера старого Болера. Жизнь народа и жизнь самого писателя отражены тут с беспощадной правдивостью. Ничего выдуманного! Только красноречивые факты, только то, что закономерно и типично для советской оккупационной зоны. А надо всем увиденным и познанным, как вывод — призыв к миру.
Болер глубоко задумался. А надо ли описывать всё происшедшее с Эдит Гартман? Характерна ли её судьба для всех актёров или это только случай, не заслуживающий особого внимания?
Болер вскипятил кофе. Затем он снова погрузился в размышления.
Кофейник давно уже остыл, а Болер так и не пришёл ни к какому выводу. Мысли его обратились к возможной поездке в Советский Союз.
Как бы там ни было, побывав в России, Болер напишет ещё одну книгу, но он напишет только о том, что сам увидит и во что поверит. Ничего другого. Пусть Макс Дальгов недовольно хмурится. Болер не изменит своим убеждениям.
Впрочем, почему правда о Советском Союзе может не понравиться Дальгову, который сам прожил там несколько лет? Нет, об этом сейчас рано думать. Сейчас надо решить, нужна ли глава об Эдит Гартман. Может быть, просто ещё раз просмотреть рукопись и отослать её в таком виде. Он достаточно поработал над ней. Книга будет интересной и без этой главы.
Болер маленькими глотками прихлёбывал крепкий кофе и перевёртывал страницы. Была уже глубокая ночь, город давно затих. Вдруг старику послышалось, что кто-то осторожно звонит. Это мог быть только Макс Дальгов. Всё-таки решил заглянуть! Наверно, хочет поделиться впечатлениями о спектакле.
Болер быстро сунул в ящик стола свою рукопись и пошёл открывать. Действительно, это был Макс Дальгов. Он извинился за поздний визит, но Болер был рад его приходу.
— Вы были в театре? — спросил Дальгов.
— Да.
Сначала Болер решил ничем не выдавать своего отношения к спектаклю, но это ему не удалось. Шаг за шагом они разобрали всю роль Эдит Гартман. Да, сегодня она показала себя большой актрисой.
Дальгов говорил увлечённо, но в словах его проскальзывала печаль. Болер заметил это.