Залог мира. Далекий фронт
Шрифт:
И Горн поторопился улыбнуться, этак неуверенно, на всякий случай, чтобы можно было потом сказать, будто слова его были всего-навсего шуткой.
Они поговорили ещё несколько минут. Горн обещал закончить ремонт точно к назначенному сроку и ушёл, сохраняя на губах любезную улыбку.
Поведение Горна не понравилось Соколову. От подозрений, связанных с читкой пьесы, к сегодняшнему разговору протянулась прямая линия. Может быть, ещё одна нить попала к нему в руки?
Ответить сразу на этот вопрос капитан не мог. Надо было собрать факты, а уж потом действовать.
Но встретиться с заведующим отделом культуры магистрата Соколову больше не пришлось.
Зигфрид Горн вышел из комендатуры охваченный паникой. Он вовсе не предполагал, что Соколов помнит о том злополучном вечере. Если это так, если каждый поступок Горна понимают и запоминают, то комендатуре, может быть, уже известно, и об указаниях Зандера? Надо немедленно удирать.
И Зигфрид Горн убежал. Глухими дорогами пробрался он на машине в Берлин и только там, в американском секторе, почувствовал себя в безопасности.
Первым долгом он попытался связаться с Зандером, и это ему удалось довольно быстро. Судя по всему, бывший штурмбанфюрер жил здесь неплохо. Во всяком случае, у подъезда дома стояла новая дорогая машина. «Американцы, видимо, платят исправно», — подумал Горн.
Зандер вместо приветствия выругал Горна последними словами. Горн стоял, ошарашенный, а Зандер не прекращал браниться.
— Вы мне испортили всё дело! — кричал он. — Испугались? А мы и не собираемся платить трусам. На вас было возложено важное поручение, а вы сбежали, спасая собственную шкуру, которой ничто не угрожало! Скажите, пожалуйста, — капитан Соколов! А подумали вы о том, как мы теперь сорвём этот спектакль? Нет? Ну да, теперь мне самому придётся ехать в Дорнау!
Горн понял, почему неистовствует штурмбанфюрер. Но рисковать так глупо он не собирался.
— Больше вы не получите от меня ни одной марки! — кричал Зандер. — Ни пфеннига!
Но это не очень испугало Горна.
— Ничего, — ответил он. — Если наше соглашение расторгается, я сейчас же отправлюсь в «Телеграф» или ещё в какую-нибудь газету и предложу им статью об Эдит Гартман. Мне хорошо заплатят.
— Не смейте этого делать! — разъярился Зандер. — Тогда для Эдит Гартман будут отрезаны все пути сюда. Это значит зарезать курицу, которая несёт золотые яйца.
— В таком случае гоните деньги, — спокойно сказал Горн. — Я ещё пригожусь вам. Не сомневайтесь.
Горн перехитрил Зандера. Тому пришлось пойти на уступки. Он вытащил бумажник, произвёл очередной расчёт за истёкший месяц и просил Горна зайти через несколько дней.
При новой встрече Зандер приказал ему написать небольшую информацию в «Телеграф» о предстоящем выступлении известной актрисы Эдит Гартман в Дорнау.
— Для чего это? — не понял Горн.
— Не ваше дело, пишите! — приказал Зандер.
Горн послушно написал.
— Эх вы, не догадываетесь! — сказал Зандер, когда статейка была готова. — Мы дадим эту информацию, ещё раз напомним читателям об актрисе, а потом поместим сообщение, что она отказалась играть в советской пьесе и тем искупила свои грехи. Это произведёт большой эффект.
— Но Эдит Гартман не отказалась, — заметил Горн.
— Святая простота! — снисходительно похлопал его по плечу штурмбанфюрер. — Она откажется. Уж я сам об этом позабочусь.
И он отпустил Горна.
Долго обдумывал Зандер детали своей поездки в Дорнау. Плохо, конечно, что приходится ехать самому. Но американский капитан одобрил его намерения: это могло и вправду неплохо прозвучать — сообщение о бегстве известной актрисы Эдит Гартман к американцам.
Курт Зандер принял все меры предосторожности. Ни один человек не мог бы узнать его, когда в день премьеры он снова появился на улицах Дорнау.
ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ
Для Эдит Гартман этот день был днём великих испытаний. Она знала, пьеса поставлена интересно, спектакль безусловно будет иметь успех, и всё-таки не могла избавиться от тревожного чувства.
Бегство Зигфрида Горна, а следовательно, и признание им своих козней показалось Эдит знаменательным. Вокруг ходило значительно больше врагов, чем ей раньше казалось. Правда, и друзей с каждым днём становилось всё больше.
Сидя в кресле, она повторяла роль, которая ей так нравилась и в то же время так пугала её. Что если за долгие годы вынужденных скитаний по ресторанам и варьете она утратила своё сценическое обаяние и не сумеет завладеть публикой? На репетициях, правда, всё шло хорошо, но что будет, когда зал наполнится зрителями?!
Погружённая в свои думы, она не сразу заметила, что в комнату вошла мать. Какая-то женщина хочет видеть Эдит Гартман. Говорит, что старая подруга. Принять её или отказать… Зовут её Мария Шток.
— Мария? Пусть войдёт!
В следующую минуту дверь распахнулась. Мария Шток вбежала в комнату и бросилась в объятия Эдит.
Это была поистине неожиданная встреча. Они познакомились очень давно. Мария начинала свою театральную карьеру позднее, чем Эдит, но это не мешало им стать приятельницами. Потом их пути разошлись: Эдит выслали из Берлина, Мария осталась в столице, и, кажется, тоже выступала в варьете.
Внезапное появление подруги было немного странным.
— Откуда ты? — спросила Эдит после объятий и поцелуев.
— Из Мюнхена, — сдерживая слёзы радости, ответила Мария.
— Рассказывай мне всё, — сказала Эдит, усаживая приятельницу и устраиваясь возле неё.
После того как они виделись в последний раз, Мария вскоре тоже вынуждена была покинуть Берлин. Она, правда, не подвергалась никаким притеснениям, но осталась безработной. Пришлось ехать в провинцию. Она перекочевала в Баварию, в Мюнхен, поступила в труппу, которая ездила по окрестным городкам и ежедневно ставила новую пьесу. Можно себе представить, какое это было искусство!