Заметь меня в толпе
Шрифт:
— Я могу чем-то помочь? Что для этого нужно?
— Найди зеркало в человеческий рост.
— Да это без проблем! А дальше?
— А дальше я сверну пространство.
— Хм?
— Вся суть в том, чтобы установить дверь в нужное отражение напротив двери в стартовое зеркало. Я не могу перемещать двери, но могу двигать лестницы и переходы, могу создать мост и повернуть его, могу немного сжать пространство. — Тим помотал головой. — У тебя в детстве не было головоломки «Змейка»? Вот примерно то же самое, только поворачивать можно в любом направлении. Дверь в мое стартовое зеркало, как центр вселенной, где все сходится и двигается
— А когда ты развернешь двери, что тогда?
— Тогда я выгну отражения, и они сольются, получится портал — сквозная труба.
— И как ты их выгнешь?
— Ммм... Я позову их. — я пожала плечами. — Честное слово, я не знаю. Зеркала, они живые, они тянутся ко мне, когда зову.
— Уф... — Тим потер лоб. — Ты точно справишься?
— Я постараюсь. Тим, а как же мое тело? Родители не позволят просто забрать его. А еще полиция...
— ВВ не нужно применять силу, чтобы заставить людей подчиняться. Но ты не волнуйся, никто не пострадает. Я поеду в больницу прямо сейчас и предупрежу твоих. Мы справимся!
— Ладно. Как будешь готов, помигай, как тогда.
......
Это снег?
Ветер утих, и в воздухе плавно кружили белые хлопья. Пушистая вата законопатила трещины меж камней, улеглась отложными воротниками на перила мостов, прикрыла брусчатку.
Откуда здесь снег, ведь совсем не холодно?
Я зачерпнула у ног белизны, потерла в руках, понюхала. Похоже на пепел, вот только гарью не пахнет.
Я побрела сквозь снежное марево к скале, замечая, как кренится серая тень башни и гаснут огоньки дверей. Под ногами глухо похрустывало, как раздавленные жуки. Птиц теперь не было видно вовсе, только кое-где попадались припорошенные холмики.
Портал... Нет, никакого портала на этот раз не будет. Слишком поздно. Я выйду или не выйду, тут уж как получится. Вернуться, чтобы потерять память, любовь, себя... Не лучше ли стать частью этого белого снежного пепла, сгинуть, растворится, вот как эти следы... следы на снегу.
Круглый носок, широкий каблук. Цепочка неровных ели заметных следов выходила с моста и тянулась в город. Этот кто-то был у двери в стартовое зеркало.
Я кинулась к скале, взбежала по круговой галерее на вершину. Моя дверь была на месте и уже излучала алые всполохи. Следов не видно, и не удивительно. Хлопья падали так часто, что наверняка давно успели занести все знаки. Я встала на колени и попыталась раздуть пепел. Ничего! Нужно вернуться на мост и, пока не поздно, пройти по следам, найти того, кто так бесцеремонно вторгся в мои владения.
Я бросилась назад. На мосту следов уже не осталось, но в переулке, куда пепельному снегу было сложнее добраться, чернели отчетливые вмятины. Я пошла по следу. Знаки обрывались как раз у начала галереи с черным провалом в конце. Я опасливо двинулась вперед, миновала первый поворот и вдруг услышала глухое шарканье совсем рядом.
Вернись! Вернись к скале, дождись, когда посветлеет дверь в стартовое зеркало, и выходи!
Но ноги уже не слушались. Они несли все дальше и дальше, прибавляя шаг с каждой секундой, и когда я выскочила из-за следующего поворота, в самом конце галереи увидела его... Он стоял спиной ко мне, лицом к провалу. Памяти потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить человека в цветастой шелковой рубахе и расклешённых брюках по моде семидесятых.
— Кто ты?!
Незнакомец не обернулся и не ответил.
— Кто ты?! — крикнула я опять. —
— Он не твой, — тихо прошелестел чужой голос.
— Нет, мой! Обернись! Кто ты?!
— Я — это ты, а ты — это я...
— Обернись! — Я сделала несколько шагов вперед.
— Я — это ты, а ты — это я, я — это ты, я — это ты...
— Что за бред! — я подскочила к незнакомцу и дернула его за плечо. Он оглянулся, и я узнала... СЕБЯ.
Перед глазами заплясали желтые пятна. Я почувствовала, что оседаю, как пальто, соскользнувшее в вешалки. Сильная рука подхватила меня и толкнула вперед. Я полетела в черный провал.
Змейка Рубика—головоломка, представляющая собой 24 шарнирно соединенных между собойпризмыв прямоугольном сечении.
Ч2, Глава 1
В неврологическом отделении меня уже знали и пропускали без вопросов.
Для всех я был ее «симпатичным французским бойфрендом». Неделю назад приехал из Бельгии и ни слова не понимаю по-чешски. Я улыбался медсестрам и докторам, мило картавил «Merci», так что меня теперь и в операционную пустили бы, не то что в палату интенсивной терапии.
Сегодня Надю переводили в обычную палату. Лечащий врач заверил, угрозы для жизни больше нет. Пациентка хорошо восстанавливается, а полная амнезия и неспособность говорить — это вполне распространенные последствия комы, и процесс восстановления может занять несколько месяцев. Полицию такой прогноз не обрадовал. Пару раз следователи пытались допросить Надю, но не добились ничего. Она их просто не замечала. Как результат, выезд из страны запретили на ближайший месяц. Полиция надеялась, что со временем все-таки сможет выжать из свидетеля хоть какую-то информацию о Вышеградском кодексе. Им и в голову не приходило, что похититель самой дорогой книги в Чехии целыми днями толчется возле свидетеля.
Я подошел к дверям палаты, поздоровался за руку с дежурившим полицейским, шепнув, как обычно: «Я свой, пропусти». Увидев меня, Настя встала, одарила ледяным взглядом и вышла. Я ни разу не упрекнул ее и даже не заикнулся о прошлом, но она ненавидела меня так сильно, как только может ненавидеть человек, не желающий признавать свои ошибки. Но у этой женщины, по крайней мере, был характер. Стас, тот вел себя, как распоследняя тряпка, прятался в больничных коридорах, глаз не смел поднять, так ему было тошно от меня, а скорее от себя самого. Вчера он улетел назад в Бельгию, заявив, что «кто-то должен зарабатывать деньги на лечение дочери», хотя необходимости в этом не было. Я мог бы, конечно, поправить их отношение ко мне, но... нет. Пусть сами нянчатся со своими скелетами в шкафу.
Надя полулежала на больничной кушетке и внимательно разглядывала что-то за окном. Она вообще только туда и смотрела всю эту неделю. Я сел в кресло в дальнем углу так, чтобы не маячить у нее перед носом. Она этого не любила. Надя смотрела в окно, а я смотрел на нее, пожирал взглядом до тех пор, пока в глазах не начинало щипать. Тогда я вставал и уходил, но скоро возвращался. Теперь казалось, пережить несколько лет без нее было куда легче, чем эту неделю с ней.
Глядя на Надю, я снова и снова воскрешал свои терзания. Будто и не возвращалась она вовсе, и не было тех бесконечных разговоров ночь напролет, когда мы взахлеб рассказывали каждый о своем, не было тех минут в машине, тех прикосновений... Черт! Вот она, рядом, и нет ее...