Замочить Того, стирать без отжима
Шрифт:
Колчак задумался. Рассказывать не хотелось, но после всего произошедшего необходимость выговориться оказалась сильнее.
— Пообещайте, что не расскажете того, что я вам сейчас поведаю, Вениамин Васильевич.
— Никогда не был замечен в разглашении чужих секретов, тем паче служебных! – несколько обиделся Степанов.
— Помилуйте, Вениамин Васильевич, никаких секретов, просто… Просто то, что я расскажу, несколько необычно.
Степанов разгладил усы, скрывая улыбку.
— Александр Васильевич, что по сравнению с вашим прибытием на крейсер может показаться необычным?
Колчак озадачился:
— Действительно…
Колчак задумался, вспоминая.
— Отчего-то мне кажется, что на Цусиме натолкали — или натолкают — всему российскому флоту, — вдруг выпалил Степанов.
— Цусима, да не та, не остров и не пролив. Это такое место, вроде Валгаллы, только не для погибших героев, а для несостоявшихся, что ли. Так вот сии герои мне натолкали в голову знаний. И я совершенно точно помню, что через считанные часы японцы попытаются высадить в Чемульпо десант, после чего нападут на наши корабли целой эскадрой, но этого допустить нельзя ни в коем случае. И приказ наместника это подтверждает! Так что готовьте корабль к бою, Вениамин Васильевич. Сгружайте на берег всё дерево и прочие горючие вещества, кроме угля и боеприпасов, конечно. Чемульпо будем защищать, как Севастополь. А я пока с империалистическими предателями разбираться поеду, прикажите приготовить катер.
На «Паскаль» Колчак попал после посещения «Тальбота», а посему пребывал в приподнятом настроении, что с ним случалось нечасто.
— Я должен сообщить вам пренеприятнейшее известие, господа.
Лейтенант не был поклонником Гоголя, тем более не склонен был к просмотру пиес комедийного жанра, но интонацию и позу городничего воспроизвёл так, что Станиславский, увидев мизансцену, наверняка возрыдал бы — от счастья.
— Ваши корабли должны в течение часа покинуть рейд Чемульпо во избежание риска повреждений, которые корабли нейтральных стран могут получить, когда здесь разразится битва между российскими и японскими кораблями.
Услышав информацию капитан первого ранга Бэйли вскочил со стула:
— Вы сошли с ума, лейтенант! Если вы посмеете угрожать кораблям великих морских наций, то будете поставлены на место немедленно!
Колчак хитро прищурился:
— У тебя пистолетик-то есть? То есть, крейсер имеется?
Смутившийся бритт потёр красную шею:
— Тогда получите ноту протеста!
Колчак улыбнулся:
— Можете про тесто хоть целую гамму написать. Я, господа, имею личный приказ наместника не допустить высадки японского десанта в Чемульпо, который намерен выполнить, и имею для этого все возможности. Те капитаны, которые не желают оставаться в гавани с блокированным фарватером до конца боевых действий, должны как можно быстрее покинуть эти негостеприимные воды.
— Это произвол! — на этот раз голос прорезался у француза. — Экстренный подъём давления пара вызовет повышенный износ котельных трубок!
— Это ваши проблемы, господа!
Бритт взмахнул трубкой, направив чубук на Колчака, как ствол револьвера:
— Вы за это ответите!
— А это уже мои проблемы! — ответил Колчак, — Не смею больше отвлекать ваше внимание и тратить своё драгоценное время.
У лейтенанта начинался приступ ревматических болей, и резко
— Сэр, приятно было видеть капитана корабля, у которого яйца на месте! К сожалению, не могу рисковать имуществом своей страны, но было бы интересно поглядеть на вашу перепалку с желтолицыми. Удачи, капитан!
***
Старшина-торпедист первого класса Мухоморо Потомуто с самого утра знал, что сегодняшний день богами назначен для того, чтобы он вписал своё имя в историю. Воин с вечера трижды бросал гадательные палочки, и Книга, Которая Никогда Не Врёт, сказала:
1. Удачный день для пролезания узкой норы
2. Щедрому вернётся больше, чем сможет удержать руками
3. Наглая рожа шире скромной.
Расположив предсказания в привязке к сторонам света, скромный последователь мудрости предков понял — именно сегодня он познает смысл хлопка одной торпедой. До восхода солнца он вознёс благодарственную молитву богине Аматерасу, до блеска начистил свой минный аппарат. Напевая технические мантры, проверил давление в замечательной самодвижущейся мине, проданной сынам богини дружественными гэйдзинами для уничтожения гэйдзинов вражественных. Тушью, сделанной из пепла интимных волос отшельника с западного склона священной Фудзи, нанёс на священную белую ткань иероглифы «Исполнение» и «Предназначение», дождался, когда надпись высохнет и повязал на разгорячённый лоб сделанную своими руками повязку.
— Ты настоящий сын своей страны, я горжусь тем, что мне выпала честь командовать такими матросами, — сказал ему младший боцман Поплывуна Каяки.
Все экипажи кораблей императорского флота с радостью и энтузиазмом ожидали возможности отомстить северным варварам за нанесённое Императору оскорбление.
Миноносец «Хаябуса» готов был, подобно своему тёзке — сапсану наброситься на врага и нанести ему смертельный удар.
Вкусно позавтракав моти с соевым соусом, японские моряки встают по боевым постам.
Время возвращения долгов приближается, все сердца на эскадре адмирала Урю бьются, как одно сердце, все груди дышат, как одна грудь.
Узкий фарватер не даёт японским командирам как следует развернуться, но и враг будет вынужден идти, как по рельсам. Уж Мухоморо не упустит шанса вогнать свою торпеду прямо под мидель русскому крейсеру!
То, что произошло затем, вызвало у каждого истинного последователя Бусидо гнев и возмущение! Русских считали врагом сильным и достойным, адмирал Того выказал северным варварам великое уважение, направив против крейсера и канонерки шесть крейсеров, авизо и восемь миноносцев! А гэйдзины показали себя лишёнными чести — мало того, что «Варяг» струсил и остался в порту — канонерка русских попыталась проскользнуть в море, пристроившись за крейсерами уходящих из Чемульпо стационеров! Ну уж нет, презренным не удастся скрыться в дыму из чужих труб! Только смерть может смыть такой позор!
Полный презрительного сожаления Потомуто развернул аппарат и выпустил торпеду, ощущая боль и жалость от того, что противник оказался труслив и недостоин. Матросы миноносца вскрикнули, одобряя его поступок. Оставляя за собой пенный след, торпеда неотвратимо, как сама смерть устремилась к вражескому борту. Как будто для того, чтобы сыны Ямато могли лучше видеть, как погибают трусы, ветер отнёс в сторону клубы дыма и расправил кормовой флаг канонерки — синий, дважды пересечённый красными крестами.