Замочить Того, стирать без отжима
Шрифт:
Потом девушки опять пропадают, а осветитель, схватив полицейского за ворот, вопрошает строго, но справедливо:
— Ты, мил-человек, о тринадцатом отделе Его Императорского величества, канцелярии, слышал?
— Ни-и-и, — таращит оловянные глаза городовой.
— И правильно! — одобряет его новоявленный спецжандарм, — Вставай, пойдём к наместнику! Родина в опасности!!
Мостовая была булыжной, и она раскачивалась.
— Городовой!
— Ась, вашбродь?
— Мы – моряки?
— Никак
— А почему мы в море?
Хрясть! Запийсало с размаха ложится на мостовую и начинает тщательно щупать булыжники.
— Здесь сухо! Моря не обнаружено!
— Ищи лучше! Раз качает, значит, море! А раз море, то подавай корабль! Ибо, когда Россия в опасности, нечего за булыжники держаться!
Пролётка нашлась быстро. Александр захотел выгнать кучера, ибо тот был одет не по форме, без тельняшки и бескозырки, но городовой упросил дать шанс человеку, и спасители тронулись в путь.
Развалившись на мягком диване, осветитель задумчиво смотрит на своего помощника и невежливо спрашивает:
— Слушай, Запийсало, а как тебя зовут?
— Тарас! — гордо отвечает полицейский, бдительно озирая окрестности.
— А почему это вдруг, ты, Тарас не сохраняешь порядок у себя на Украине?
— Дык, это, — пригорюнился Запийсало, — Служил я государю-императору в крепостной артиллерии, и был удостоен чина младшего фейверехвера. Тьфу ты, фейхуавейра, нет, франдышмыга… Да лях с ним! Сказали мне земляки, что теперь на Украину нельзя возвращаться, если три лычки не выслужишь! Приказ такой у проводников на поездах. А у меня только две, пришлось тут оставаться, городовым среднего оклада.
— Не переживай! — хлопает Александр городового по плечу, — Со мной ты быстро погоны без звездочек заработаешь!! Эй, водитель кобылы! Жми на сцепление, Россия в опасности!!
Что нажал кучер, осталось тайной, но зверюга в упряжи оглянувшись, выкатывает глаза, нецензурно ржёт и стартует с места болидом формулы один. Сцепление с другой телегой, запряженной меланхоличными жеребцами происходит мгновенно. Водитель «грузовика», еврей, много крупнее средних по империи габаритов, молча слезает с облучка, и, помянув кротость царя Давида, а также чресла Соломона, обзывает кучера Далилой и решительно направляется к «такси».
— Разберитесь, околоточный! — лениво тянет Листвин, прочно войдя в роль «великого и ужасного».
Обрадованный стремительной карьерой, Запийсало скатывается с коляски, но достигнув мостовой, упирается, как Атлант, и решительно пересекает биндюжнику путь. Тот сникает, и начинает жаловаться на нарушение ПДД. Отмахнувшись от него, как от мухи, хохол обнимает битюгов за шеи и что-то шепчет им в уши. Коняги, выслушав речь, тревожно переглядываются, вздрагивают и так резво принимают назад, что выносят телегой несокрушимые ворота какого-то склада.
— Вай мэ! — биндюжник мчится останавливать свою телегу.
— Что ты сказал?
— Рассказал про Нерчинск, климат и прочее, — меланхолично признаётся полицейский, и уходит в себя.
— О чём кручинишься, служивый?
— Где погоны брать, ваше благородие?
— Счас будем у наместника, там и решим!
К облегчению извозчика спасители Отечества выгрузились у дворца наместника Его Императорского Величества по Дальнему Востоку и прочее, и прочее. Герои огляделись, но за исключением лёгкого покачивания мира ничего подозрительного не обнаружили. Мирное население столь же мирно прогуливалось, в недалеком парке, у ворот которого грустно толпились нижние чины и собаки. Где-то за кустами мелодично ухал духовой оркестр.
Часовые у ворот вытянулись так, что казалось, даже и не дышали.
— Что исполняют? — кивает Александр в сторону парка, решив проверить культурный уровень своего спутника.
Городовой, нет, уже околоточный, напряженно прислушивается, но потом светлеет лицом и гордо заявляет:
— Музыку, ваше благородие!
— Молодца! — Хвалит Листвин, будучи полностью согласен с подчиненным, и настолько решительно направляется к воротам, что часовые не рискуют даже посмотреть в его сторону. Первое препятствие им встречается в предбаннике кабинета. Адъютант категорически отказывается допускать прибывших без доклада.
— Так-с-с, — тянет Александр, — Изменой родине занимаемся? Препятствуем допуску секретнейшего агента, который лично государем-императором направлен?
— Но, господин …, — капитан мнётся, ожидая подсказки насчёт чина прибывшего наглеца, но, не дождавшись ответа, нерешительно продолжает, — Нельзя без доклада, не поймут-с!
Листвин достаёт из кармана большую бляху с императорским гербом, которую когда-то прихватил на память на съёмках сериала «Агент Его Величества», и с наслаждением впечатывает её в лоб адъютанта:
— Получай, держиморда! Запийсало, разберись с изменником, от него салом пахнет!
— Са-а-ало!! — рычит околоточный, усы его стремительно завиваются в спирали. Адъютант визжит и пытается закрыться в сейфе.
Оставив Запийсало разбираться с «нарушителем конвенции», Александр решительно открывает дверь и неудержимо входит в кабинет.
Адмирал Алексеев мирно читает газету, на вошедшего смотрит рассеяно, но вспоминает, что самому главному начальнику такое поведение не подобает. Раздражённо швыряет бумажный лист на пол, и открывает рот, стремительно багровея.
Сокрушительный залп не состоялся.
— Тихо! — командует вошедший, и строевым шагом подходит к столу (качнулся по пути, конечно, но всего пару раз и несильно), с размаха бьёт об стол зажатым в кулаке жетоном.
Стол выдержал, адмирал молча закрыл рот. Раз прибывший ведёт себя нагло, значит, право имеет. Сквозь двойные двери из приёмной донеся заячий визг, и оба пребывающих в кабинете поморщились.
—Что происходит?
— Мой адъютант твоего поймал, — прислушавшись к утробному марсианскому уханью, оскалился Александр.