Замок Броуди
Шрифт:
— Да, — пробормотал он тихонько, — хорошо еще, что ты держишься как мужчина среди всех этих незаслуженных несчастий! Не мало тебе приходится переносить!
С этими словами он встал и пошел наверх так медленно, словно ему было очень трудно взбираться по лестнице. Перед комнатой миссис Броуди он помедлил, но заставил себя войти. Она слышала его шаги на лестнице и, повернувшись к двери, встретила его заискивающей, умоляющей улыбкой.
— Ты меня извини, отец, — прошептала она. — Я изо всех сил старалась встать, но не могла. Мне, право, очень жаль, что причинила тебе такую неприятность. Хорошо
Он смотрел на нее как-то по новому, замечая теперь мертвенную бледность лица, впадины на висках и у губ, худобу точно сразу истаявшего тела. Он не находил, что сказать. Он так давно не обращался к ней ни с единым ласковым словом, что язык отказывался произнести такое слово, и эта нерешительность вызывала чувство неловкости. Он привык в жизни командовать, требовать, карать, бичевать; он не умел выражать сочувствие, И он безнадежно смотрел на жену.
— Надеюсь, ты не сердишься, отец? — спросила она робко, ложно истолковав его взгляд. — Я непременно встану через день или два. Он говорит, что мне нужно немножко полежать. Я постараюсь как можно скорее встать, чтобы не причинять тебе неприятностей.
— Я не сержусь мать, — сказал он хрипло. Потом с усилием прибавил: — Лежи себе спокойно, пока я позову доктора Лори, чтобы он попробовал тебя вылечить.
Мама сразу встрепенулась.
— Ах, нет, нет, отец, — воскликнула она, — не надо мне его! Мне так понравился доктор Ренвик — я чувствую, что он меня поставит на ноги! Он такой добрый и ученый. От его лекарства мне сразу стало легче.
Броуди бессильно сжал зубы, а протесты миссис Броуди длились без конца. Раньше он выразил бы свою волю, ничуть не интересуясь, как жена к этому отнесется: теперь же, в этом новом положении, в котором и она и он очутились, он не знал, что сказать. Он решил позвать Лори, но, сделав над собой усилие, изменил ответ, просившийся на язык:
— Ладно, там видно будет. Посмотрим, Как ты себя будешь чувствовать.
Миссис Броуди глядела на него недоверчиво, твердя себе, что, если он не позволит ей лечиться у Ренвика, она непременно умрет. Ей понравилась спокойная уверенность доктора, она расцветала от его непривычного для нее ласкового внимания. Она бессознательно тянулась душой к этому человеку, спасшему ее дочь. И он уже говорил с ней о Мэри, восхищаясь терпением и мужеством молодой девушки во время тяжелых испытаний и почти смертельной болезни. Теперь она сразу почувствовала, что муж против ее желания. Она знала, что спорить с ним нельзя, и поспешила его задобрить.
— Как же будет с тобой, Джемс? — спросила она, набираясь смелости, — Надо кому-нибудь заботиться о тебе. Не можешь же ты отказаться от своих удобств!
— Все будет в порядке, — сказал он с усилием. — Моя мать уж постарается об этом.
— Нет, нет! — запротестовала она. — Я все утро это обдумывала. Мне, конечно, придется встать, как только будет можно, но пока следовало бы нанять кого-нибудь, какую-нибудь девушку, которая будет стряпать тебе все так, как ты любишь. Я бы ей все объяснила, научила бы ее, как надо все делать, как варить бульон, чтобы он был тебе по вкусу, сколько держать кашу в печке, как проветривать твое теплое белье и…
Он прервал ее не допускающим возражения жестом. Как
Ободренная этим молчанием, мама пытливо посмотрела на него, не зная, можно ли рискнуть заговорить о том, что лежало у нее на сердце. Его необычная кротость придала ей храбрости, и она вдруг выпалила, не переводя дыхания:
— Джемс! А может быть… для того, чтобы хозяйство было в порядке… может быть, мы напишем Мэри, чтобы она вернулась домой?
Он отпрянул от постели. Этого он не выдержал. Напускное спокойствие слетело с него, и, теряя власть над собой, он заорал:
— Нет, никогда этого не будет! Тебе сказано, чтобы ты не смела даже имени ее упоминать. Она вернется сюда только в том случае, если приползет на коленях. Мне просить ее вернуться! Никогда! Я этого не сделаю, хотя бы ты лежала на смертном одре!
Последние слова прозвучали в комнате, как трубный глас, В глазах мамы медленно просыпался страх.
— Как хочешь, Джемс, — сказала она, дрожа. — Но прошу тебя, не говори больше этого страшного слова. Я еще не хочу умирать. Я поправлюсь. Я скоро встану.
Ее оптимизм раздражал Броуди. Он не понимал, что тут сказывалась вкоренившаяся за полжизни привычка всегда в его присутствии носить маску веселой бодрости. Не понимал он и того, что желание выздороветь вызывалось настоятельной необходимостью выполнить те бесчисленные жизненные задачи, которые не давали ей покоя.
— Доктор не нашел ничего особенного, — продолжала она. — Только простое воспаление. Когда оно пройдет, ко мне, я уверена, очень скоро вернутся силы. Это лежание в кровати мне совсем не по душе — у меня столько дел, о которых надо подумать!.. (Ее беспокоил вопрос об уплате долга). Так, разные пустяки, но о них, кроме меня, некому позаботиться, — добавила она поспешно, словно испугавшись, что муж прочтет ее мысли.
Броуди угрюмо смотрел на нее. Чем пренебрежительнее она отзывалась о своей болезни, тем больше крепло в нем убеждение, что она не перенесет ее. Чем больше она говорила о будущем, тем более ничтожной казалась она ему. Будет ли она так же жалка перед лицом смерти, как была жалка в жизни? Он тщетно придумывал какой-нибудь ответ. Но что он мог сказать обреченной и не подозревающей об этом женщине?
Выражение его лица начинало смущать миссис Броуди. Сначала она с благодарностью предположила, что его мирный тон означает кроткую снисходительность по случаю ее болезни, нечто вроде того чувства, которое побуждало ее ходить по дому на цыпочках в тех редких случаях, когда он заболевал и она ухаживала за ним. Но ее поразило что-то странное в его взгляде, и она вдруг спросила:
— Доктор не говорил тебе ничего насчет меня, Джемс? Не сказал чего-нибудь такого, что он скрыл от меня, а? Он долго пробыл внизу.