Замок Броуди
Шрифт:
— Впрочем, довольно об этом. Я так рад твоему возвращению, что не буду к тебе слишком строг. Самое главное — что ты жив и здоров и благополучно выпутался из тех страшных опасностей, о которых ты из скромности умалчиваешь. Следует поместить в газете извещение о твоем приезде. Тогда все твои достойные приятели, особенно приятельницы, узнают, что ты здесь, и налетят, как мухи на мед. Ведь ты это любишь, не правда ли, любишь, чтобы женщины с тобой нянчились и бегали за тобой?
Мэтью не отвечал, и, подождав минуту, отец его заговорил снова, иронически поджимая губы:
— Я уверен, что
— Не буду я петь ни в каком хоре, — сказал Мэтью, злобно подумав про себя, что это обычная манера отца — вспоминать старое для того, чтобы поставить его, Мэта, в смешное положение.
— Блудный сын отказывается петь! Слыхано ли что-нибудь подобное! Это он-то, у которого такой чудный, чудный голос! Ну-с, мой храбрый мужчина, — продолжал он грозно, — если ты хочешь петь в угоду матери, так будешь петь мне в угоду. Будешь плясать под мою дудку! Не воображай, что можешь скрыть что-нибудь от меня. Я тебя вижу насквозь. Ты осрамил и меня, и себя. Тебе не угодно было оставаться на службе и работать, как порядочные люди, ты удрал обратно домой к своей нежной мамаше, как побитый щенок. Но не думай, что тебе это сойдет. Веди себя, как следует, или, видит бог, я с тобой разделаюсь! Понимаешь ты меня? — Он рывком встал из-за стола и устремил сверкающий взгляд на сына. — Я еще с тобой не покончил. Я еще сначала выбью у тебя дурь из головы. Предупреждаю — не попадайтесь, мне на дороге, сэр, или я вас уничтожу. Слышал?
Мэтью, видя, что отец уходит, осмелел и, раздраженный сознанием своего унижения, поднял голову, искоса посмотрел на отца и пробурчал:
— Ладно, на дороге вам попадаться не буду.
У Броуди глаза вспыхнули бешенством. Он схватил Мэта за плечо.
— Не смей смотреть на меня так, мерзавец, или я тебя пришибу на месте. И это существо носит фамилию Броуди! Вы позорите меня, сэр! Да, больше позорите, чем ваша потаскуха сестра.
Когда Мэт снова потупил глаза, Броуди продолжал тоном, в котором смешивались гнев и отвращение:
— Ужасно, что у человека благородной крови может оказаться такое отродье! Ты — первый Броуди, которого люди называют трусом, и, клянусь богом, они правы. Ты презренный трус, и мне стыдно за тебя!
Он тряхнул сына, как мешок с костями, потом разом отпустил, так что тот почти свалился на стул.
— Ты у меня смотри! От моих глаз не укроешься! — крикнул он и вышел из кухни.
После его ухода Несси и бабушка продолжали сидеть неподвижно и молча смотреть на Мэтью, но мать опустилась подле него на колени и обняла рукой его плечи.
— Ничего, Мэт! Не огорчайся, родной! Я тебя люблю, несмотря ни на что, — всхлипнула она.
Мэт сбросил ее руку. Мускулы его лица судорожно дергались под бледной кожей.
— Я ему отплачу, — прошептал он, вставая, — я с ним расквитаюсь! Если у него со мной еще не кончено, так у меня с ним тоже!
— Ты ведь не собираешься сегодня вечером уйти из дому? — с испугом воскликнула
Он покачал головой.
— Нет, — возразил он, с трудом овладев своим голосом, — я должен уйти. — Он облизал пересохшие губы. — Мне надо… надо повидать кое-кого из старых знакомых. Я сейчас ухожу. Дай мне ключ.
— Не ходи, сынок! — взмолилась она. — Не принимай близко к сердцу слов отца, он это не всерьез говорил. Просто он очень расстроен в последнее время. Будь хорошим мальчиком, останься дома с мамой. Ты не притронулся к ужину. Оставайся, и я тебя накормлю чем-нибудь вкусным. Ты мое сокровище. Я так тебя люблю, что все готова для тебя сделать.
— В таком случае дай мне ключ, — настаивал он. — Только это мне от тебя и нужно.
Она молча отдала ему свой ключ. Мэт сунул его в карман и сказал:
— Я приду поздно, не дожидайся меня.
Мать в тоске и страхе шла за ним к дверям.
— Будь осторожен, Мэт. Не затевай ничего худого, пожалей меня, сынок. Я не хочу, чтобы отец довел тебя до какого-нибудь безрассудного поступка. Я этого не пережила бы теперь, после того, как ты благополучно вернулся ко мне.
Он ничего не ответил и вышел. Быстро скрылся в темноте. Мать прислушивалась к его шагам, пока они не замерли в тишине ночи, потом, коротко всхлипнув без слез, повернулась и вошла обратно в кухню. Она не знала, что может случиться, но терзалась страхом.
8
На другое утро миссис Броуди проснулась рано, когда было еще почти темно, и, вставая, услыхала где-то вдалеке первый, слабый крик петуха, возвещавший, несмотря на темноту, наступление нового дня. Накануне она очень долго ждала Мэта, но не слышала, когда он пришел, и теперь, после беспокойного сна, ее первой мыслью было убедиться, все ли с ним благополучно.
Ей уже не надо было, одеваясь, бояться, что она потревожит сон мужа, так как теперь она спала одна в бывшей комнатке Мэри. Но от долгой привычки ее движения были осторожны и так же бесшумны, как движения призрака. Тусклый свет зари проникал в окно спальни и смутно освещал ее поникшую фигуру, дрожавшую от холода. Ее белье было все в заплатах, чинено и перечинено, так что надевать его было сложной задачей, и сейчас, в холодной тьме февральского утра, ее бесчувственные, огрубевшие пальцы с трудом справлялись с заношенными, убогими принадлежностями туалета. Она одевалась ощупью, а зубы тихонько выбивали дробь — единственный звук, обнаруживавший ее присутствие и деятельность.
Когда она, наконец, оделась, она беззвучно потерла руки, чтобы вызвать в них хотя бы какой-нибудь признак кровообращения, и выскользнула из комнаты в одних чулках.
В спальне Мэта, выходившей на восток, было светлее; тихо войдя сюда, миссис Броуди различила среди беспорядка постели контуры тела, услышала ровное дыхание и сама задышала свободнее и легче. Лицо Мэта в синеватом свете утра казалось свинцовым, в углах губ засохли какие-то струпья, темные волосы спутанными прядями падали на лоб. Язык, казалось, распух и слегка выступал из-за губ, словно не помещаясь во рту, и при каждом вздохе служил как бы резонатором для хриплого дыхания.