Замок искушений
Шрифт:
Между тем, всего не требовалось. Ревность к Клермону не заставила Этьенна забыть доброжелательную мягкость, доброту и благородство Армана. Тот спас ему жизнь. Этьенн не хотел ему зла. Он просто хотел Элоди, и все, что ему было нужно — чтобы Клермон не путался под ногами. Повторять историю с Лоретт он не будет, твердо решил Этьенн.
— Мне нужна твоя помощь, дорогая. Причем, особая. Скажи, на что ты способна без своих старушечьих рецептов?
Сюзанн не поняла его.
— Мне нужно, чтобы ты очаровала Клермона, но не так, как Рэнэ. Он должен просто влюбиться в тебя, причём, мне интересно, сможешь ли ты это сделать, — он улыбнулся, — только своими женскими достоинствами…
Сюзанн расхохоталась.
— Я что-то не пойму тебя, малыш. Ты возжелал эту монашку, и хочешь, чтобы я отвлекла её паладина. Это разумно. Но зачем же предписывать мне, как действовать?
Этого-то Этьенн и опасался. Хватит с него Лоретт.
— С головы Клермона не должен упасть ни один волосок, он не должен пить ничего, кроме чистого вина. Ты поняла меня? — тон Этьенна стал жесток и сух, в нём послышался скрежет металла, и это понудило Сюзанн внимательно вглядеться в лицо брата. — Если ты ни на что не способна без своих дьявольских уловок — так и скажи. — Он помедлил, потом тихо добавил, — Клермон мне дорог.
Сюзанн несколько минут внимательно рассматривала братца.
— Тебе нужно, чтобы он…
— Увлёкся тобой, дорогая… Легкий флирт, слабое головокружение…не больше. Кстати, я видел его о naturel, сложен он бесподобно. Затяни его в постель — поучи азбуке любви. Он не сведущ в ней. Удовольствия ты, скорее всего, не получишь, но зато — доставишь большое удовольствие мне. И я буду тебе весьма благодарен… — Этьенн улыбнулся, и Сюзанн оттаяла. Она нежно взлохматила его волосы.
— Чёрт бы подрал тебя с твоими причудами…
Этьенн вернулся к себе. Теперь можно будет позабавиться. Сюзанн никогда не отступается от намеченного, будь то покупка ненужного браслета, или ещё одной шубы, или совращение мужчины, даже совершенно ей ненужного. Клермон ещё до конца недели окажется в её постели, а лишившись невинности столь поздно — неминуемо привяжется к той, что сделала его мужчиной. Да и пора бы уже, усмехнулся Этьенн. Опытность не помешает Арману, скорее откроет глаза на некоторые стороны жизни, пока закрытые для него. В нём смутно пронеслось какое-то воспоминание, что-то о помощи Божьей, ах да, об этом говорил герцог… Но он, усмехаясь, покачал головой. Вздор всё. Девственность для мужчины — в конце концов, просто обуза. Он вспомнил Фоше и поморщился. К черту! Клермону не двенадцать.
…Почти всю ночь Элоди то плакала, то молилась. Но черная безнадежность, поселившаяся в её душе, как только она увидела пустую спальню Лоретт вкупе с ужасным сном и прочитанной накануне Арманом надписью на стене, только усугублялась. Она чувствовала, что с Лоретт случилась беда, и боялась завтрашних поисков тела в пруду, которые обещал организовать мсье Гастон.
Этьенн раззадорил Сюзанн, и его требование не пользоваться ни афродизиаками, ни иными приворотами, вначале показавшееся ей странным, по размышлении понравилось. Утром она внимательно оглядела Клермона — приятные мягкие губы, яркие синие глаза, красивый профиль, темные волосы и светлая кожа. Если верить братцу, то, что под одеждой — столь же хорошо. Чёрт возьми, это не тщедушный Файоль, глянуть не на что было.
Клермон держался скромно и сдержанно, но его спокойное, благородное достоинство понравилось Сюзанн. Интересно, в самом деле, каков он в постели? Файоль, мир праху его, говорил ей, что он девственен, и братец подтвердил это. Ну, и что, это тоже лакомое блюдо, смотря чем приправить… Тем более Сюзанн было бы приятно наставить нос этой монашке — вполне достаточно и того, что её — это с таким-то лицом! — вдруг возжелал Этьенн!
Сюзанн не помнила, чтобы брат когда-нибудь увлекался. Иногда его взгляд, победительный и вожделеющий, падал на какую-нибудь из девиц или светских красавиц, и она опять-таки не помнила, чтобы Этьенн не получил желаемого. Он не был жесток, хранил каменное молчание о своих связях, но становился безжалостен и подл только когда замечал, что женщина покушалась на его свободу и душу. Но он никогда не дорожил ни одной, ни у одной не вымаливал любви, ни с одной не искал встреч. Он, как она в шутку как-то сказала ему, напоминал неподвижного паука, раскинувшего свои сети повсюду, и просто пользующегося тем, что попадало на липкую паутину.
Что же случилось? Этьенн, мечущийся и нервный, ищущий глазами свою пассию, робеющий и трепещущий от женского взгляда — казался ей жалким. Но мало того, что он потерял голову и униженно вымаливает любовь. Сама Сюзанн всегда считалась красавицей, и не терпела даже возможности сравнения себя с кем-то. Лоретт д'Эрсенвиль казалась ей привлекательной, но, по правде говоря, она и помыслить не могла, что Этьенн всерьёз ею увлечется. Он бросал девиц и покрасивей. Но она пригласила Лоретт с сёстрами именно для развлечения брата, понимая, что он сделает из одной, а может быть, и из всех сестричек д'Эрсенвиль заурядных шлюшек, обыкновенные подстилки.
Но Сюзанн даже представить не могла того, что происходило на её глазах. Этьенн сходил с ума от женщины, смиренно склонялся перед той, кого она не только не считала равной себе, но и вообще не готова была признать даже хорошенькой! Она искренне не понимала брата, видя его увлечение этой дурнушкой. Ну, может быть, не совсем дурнушкой… Но, воля ваша, разве это женщина? Рта почти нет, глаза — как блюдца, а тоща-то…
Сюзанн снова и снова внимательно разглядывала девицу, покорившую брата. Может, она что-то не понимает? Стройна, фигура необычна, но, пожалуй, недурна. Но шея слишком длинна, и лоб излишне высок, профиль — да, красив, но губы незаметны и заурядны. Глаза же просто ужасны — ночное привидение. Сюзанн бы и в голову не пришло, что Этьенна может пленить подобная девица. Не опоила ли его чем-нибудь эта бестия? Но нет, ведь всё было ещё хуже.
Этьенном пренебрегали.
Сюзанн не составило труда заметить, что девица шарахалась от брата, но — не как испуганная нимфа от Аполлона, а скорее, как добропорядочный буржуа сторонится лепрозория Сен-Лазар! Это была уже наглость запредельная — пренебрегать тем, по ком сходили с ума все красотки в свете, тем, кто никогда не знал поражения, тем, кто был предметом её гордости и любви. Нанесённое оскорбление требовало сатисфакции.
Что ж, посмотрим, чья возьмёт.
Сюзанн все пристальнее вглядывалась в лицо, осанку, мощные запястья Армана. Некоторые выводы она сделала сразу — силён и вынослив, но к изыскам отнесется без восторга — не искушён и не склонен к грязи. Такие мужчины слишком благородны для настоящего свинства в постели, а без свинства — какое же удовольствие? Но спокойной мужской силой от него веет не менее, чем от Этьенна. В общем, она осталась довольна наблюдениями. Интересно будет свести его с ума.
После обеда она попросила брата и Клермона помочь ей передвинуть сундук в её спальне, но когда Арман пришёл, Этьенна ещё не было. Сюзанн была в кремово-персиковом пеньюаре, облегавшем её, как вторая кожа, волосы её скрепляла только шелковая лента, и взгляд Клермона не мог не упасть в декольте Сюзанн, содержавшее, как не без основания полагала она, достоинства, прелесть которых мужчина мог не оценить только в том случае, если был слеп. Клермон, безусловно, слепым не был, и дыхание его чуть участилось.