Замок Пиктордю

Санд Жорж

— У него есть талант, у тебя нет его, — это верно, возразил доктор, — но он у тебя будет, ты слишком о нем тревожишься, а это знак, что он придет к тебе, и когда он у тебя будет, — я не хочу сказать, что твой талант будет больше, чем его, я ничего не знаю, — это будет совершенно другой род таланта, потому что ты смотришь другими глазами. Отец не может ничему научить тебя; ты сама должна найти свой талант, а для этого нужно время. Ты слишком торопишься и этим рискуешь многое потерять; ты схватываешь лихорадку и, конечно, ничего не сделаешь, если не будет здоровья. Что же касается лица, которое ты отыскиваешь,

то ты можешь, если это тебе необходимо, узнать даму под покрывалом, которая тебя так волнует; у твоего отца есть очень хорошая и похожая миниатюра твоей матери; не он делал этот портрет, и он не любит его, потому что он сделан не в его духе. Он не показывает его никому и утверждает, что это совершенно не она; я же говорю, что это именно она, и могу попросить его показать тебе этот портрет.

В эту минуту Диана только и желала видеть черты своей матери. Она живо поблагодарила доктора и, тронутая и обрадованная, приняла предложение его. Ферон обещал ей, что она увидит эту миниатюру завтра же и взял с нее слово до тех пор успокоиться и работать с меньшим жаром и большим терпением.

— Меньше, чем через десять лет нельзя узнать, что ты можешь сделать. Тебе нужно видеть образцы великих мастеров. Мы предпримем путешествие, когда ты будешь в таком возрасте, что оно принесет тебе пользу; путешествие, в продолжение которого ты будешь брать уроки у какого-нибудь хорошего живописца, потому что здесь, на глазах отца, нас будут порицать за это. Его считают первым живописцем в свете, и ему самому, может быть, было бы больно видеть тебя у постороннего учителя.

— О, это невозможно! Я это понимаю! — вскричала Диана. — Я потерплю, мой добрый друг, я обещаю быть рассудительной.

Диана, насколько могла, сдержала свое слово. Но лишь только она заснула, она опять увидела даму в покрывале, которая звала ее в замок Пиктордю. Едва прибыли они туда, как явилась высокая девушка, стройная и красивая, которая умоляла их уйти как можно скорее, потому что замок должен разрушиться. Диана знала, что эта молодая особа была никем иным, как Бланш де-Пиктордю, и, когда она назвала ее по имени, та отвечала ей:

— Вам нетрудно меня узнать, потому что вы видите на моей шее бирюзовую брошку, которую вы мне дали. Без этого вы не узнали бы меня, потому что у вас нет памяти и вы недостаточно искусны, чтобы нарисовать меня. Удалитесь отсюда. Замок гнил и ветх. Он не может противиться бурям и клонится к разрушению.

Диана испугалась, но дама в покрывале, отстранив Бланш рукою, вошла в галерею и сделала Диане знак следовать за собою. Диана повиновалась, и замок обрушился на них, но не причинил им ни малейшего вреда, точно падал маленький снежок; земля покрылась камеями, одна другой лучше, падавшими с облаков.

— Скорей, поищем мое изображение! — сказала дама в покрывале. — Оно должно быть, как тебе известно, здесь, между ними. Если же ты не найдешь его, тем хуже для тебя: ты меня никогда не увидишь. — Диана долго искала, поднимая камеи, одни углубленные, вырезанные в твердом камне, другие выпуклые, на раковинах. На одних были фигуры во весь рост, в высшей степени изящные, на других — нежные и строгие профили; некоторые, как древние маски, выражали гримасы; большая часть имела суровое или меланхолическое выражение, и все были превосходной работы, которой она могла

только удивляться. Но фея торопила ее.

— Скорее, скорее, — говорила она, — не увлекайся рассматриванием всего этого, меня, только меня ты должна найти.

Тогда Диана подняла просвечивающий сердолик, на белом матовом фоне которого был вырезан профиль неподражаемой красоты, с волосами, откинутыми назад, с лентою и звездою во лбу. Сначала эта маленькая головка показалась ей величиною с камень перстня, но по мере того, как Диана всматривалась в нее, она росла и скоро заняла всю ее ладонь.

— Наконец, — вскричала фея. — Вот я! Это я, твоя муза, твоя мать, и ты увидишь, что я не обманываю тебя.

Она откинула свое покрывало, приколотое сзади, но Диана не могла увидеть ее лица, потому что видение исчезло, и она проснулась в отчаянии. Однако, видение было так живо, так поразительно, что она не вдруг собралась с мыслями и даже сжала руку, думая найти в ней драгоценную камею, которая, по крайней мере, сохранила бы ей так пламенно отыскиваемый дорогой образ. Увы, эта мечта продолжалась не более мгновения. Ее рука была сжата, а когда она открыла ее, в ней не было ничего, ровно ничего.

Когда она встала, доктор вошел к ней, держа сафьяновый ящичек с золотыми застежками, который он открыл, думая обрадовать ее. Но она вскричала, отталкивая его:

— Нет, нет, мой добрый друг! Я не должна еще видеть ее! Она этого не хочет. Надо, чтобы я сама нашла ее, иначе она покинет меня навсегда!

— Как хочешь, — отвечал доктор. — Я не всегда понимаю твои мысли, но не хочу им противоречить. Оставляю тебе этот медальон. Он твой! Твой отец дарит его тебе, и ты его посмотришь, когда фея, которая разговаривает с тобою во сне, позволит тебе это или когда ты перестанешь думать о феях, что будет скоро; теперь ты еще в том возрасте, когда предпочитают грезы действительности, и я не беспокоюсь за твой рассудок.

Диана поблагодарила Ферона за добрые слова и за подарок, который он выпросил для нее. Она поцеловала медальон, не открывая его, бережно спрятала в свое маленькое бюро и поклялась самой себе ждать позволения таинственной музы и сдержала свое слово. Она сопротивлялась желанию увидеть дорогое лицо и снова принялась писать его своим карандашом. Она не забыла и слова, данного своему другу, и работала с большим терпением, не стремилась более к мгновенному успеху и прилежно копировала образцы, не надеясь уже в один день создать что-нибудь великое. Странная идея поддерживала ее терпение: она старалась припомнить прекрасный профиль, который видела и осязала в своем сне. Он всегда был перед глазами ее и всегда один и тот же. Но она избегала думать о нем слишком долго и слишком часто, потому что тогда он казался ей дрожащим и угрожал исчезнуть.

VII. Найденное лицо

Диана продолжала учиться и была очень счастлива; но однажды, — ей было тогда около пятнадцати лет — она нашла своего отца печальным и изменившимся.

— Ты болен, мой дорогой отец? — спросила она, обнимая его. — Твое лицо изменилось!

— Э! — отвечал Флошарде несколько резко, — разве ты что-нибудь смыслишь в лицах?

— Я стараюсь, папа, я делаю, что могу, — отвечала Диана, которая видела в словах отца насмешку над ее несчастной страстью к искусству.