Замок (сборник)
Шрифт:
— Падре, я подумала, что вам лучше выпить. Это взбодрит вас. — Он протянула священнику фужер.
Он хотел отказаться, но взял его и отпил глоток. Напиток обжёг горло, и священник закашлялся. Валерия подошла к нему совсем близко. Он чувствовал её тяжёлое дыхание, и странный запах, исходивший от её тела. Валерия сделала приличный глоток из своего фужера, и поставила его на стол. Её тугая грудь упиралась прямо в священника, и он почувствовал необычайное возбуждение. Он сделал попытку немного отстраниться.
— Дочь моя, подожди… сейчас я прочту молитву… — промямлил он.
— Молитву? — Валерия захохотала. — Ну, если так нужно… можешь читать. — Она облизнула ярко-красные губы языком, показавшимся священнику жалом змеи. — Послушай, отец, я слышала, ритуал нужно выполнять обнажёнными… — Священник не успел оглянуться,
— Отец мой, — Валерия тяжело дышала, её дыхание становилось зловонным, похожим на дыхание хищника, но священник не чувствовал этого, — сдаётся мне, что ваша сутана здесь совершенно лишняя. Я покажу тебе, падре, что такое настоящая страсть… — С этими словами она взяла его за воротник и с силой дёрнула в разные стороны. Она была очень сильной, и сутана упала к ногам священника.
И тут случилось ужасное. Он переступил через сутану и обнял Валерию. Им овладела такая страсть, которой он не испытывал никогда в жизни. Валерия лизнула его языком в лицо, как животное, а он в ответ, рыча, как дикий зверь, укусил её за ухо. Она прыгнула ему на спину, а он упал на колени. Они визжали и катались по полу, переплетясь телами, пока она не оседлала его, как наездница необъезженного жеребца. Священник почувствовал нестерпимую боль, когда его член вошёл в её лоно. Там было жарко, как в доменной печи. Он извивался под ней, но она ничего не замечала. Потом боль отступила, и он ощутил неземное блаженство. Из его горла вырвался крик, и Валерия удовлетворённо улыбнулась. Священника трясло, как в лихорадке. Валерия хохотала, как безумная.
— Любишь ли ты меня, падре? — Валерия сидела на нём, доставляя боль и наслаждение.
— Люблю… люблю… — он мог лишь стонать.
— Где же твой Бог, падре? — Она наклонилась к нему, её волосы упали ему на лицо, полностью загораживая свет. Он видел только её огромные, чёрные глаза, в глубине которых уже не мог заметить страдание. — Правда, твой Бог не смог бы подарить тебе такого блаженства? Такой святой боли? Ну?! Где он?!
Губы священника распухли, но он прошептал:
— Ты мой Бог… Ты дала мне всё… — и с этими словами канул в небытие.
Валерия встала с него, губы её скривились от отвращения, и она отвернулась.
На теле священника очутилась невесть откуда взявшаяся огромная чёрная кошка, потом оттолкнулась от него и с громким мяуканьем выпрыгнула в открытое окно…
Валерия оделась. Она старалась не смотреть в сторону распростёртого на полу голого мужского тела с широко раскрытыми от ужаса глазами. Она принесла жидкость темно-зелёного цвета в стакане и вылила священнику в рот. Он сделал вдох. Валерия забормотала что-то, потом вытянула руки в сторону тела и исторгла резкий гортанный крик. Тело священника поднялось на ноги и уставилось на неё невидящими глазами. Она повернулась и медленно пошла к выходу. Священник пошёл за ней. Они вышли за ворота. Валерия увидела машину священника и нахмурилась. Но потом внезапная догадка осенила её, она открыла дверцу со стороны водителя, подошла к священнику и что-то резко сказала ему. Он сел на водительское сиденье и завёл мотор. Валерия села рядом. Снова приказ, и машина тронулась с места. Они проехали несколько минут, и дорога начала забираться в гору, круто обрывавшуюся к морю. Машина остановилась, Валерия вышла, открыла дверцу водителя, что-то сказала ему, и закрыла её. Машина взревела, дёрнулась с места, пробила ограждение, и полетела вниз с обрыва… Валерия смотрела, как она, кувыркаясь, летит, ударяясь о каменные выступы. Внизу машина загорелась, а когда пламя охватило её всю, раздался взрыв… Валерия повернулась и пошла обратно.
Дома женщина бросила одежду священника в камин, и села напротив в глубокое кресло. В воздухе витал лёгкий запах серы. Ей стало холодно, и она набросила на плечи шаль. Поворошила угли в камине, следя за тем, чтобы одежда полностью сгорела. У неё начинался приступ мигрени. Валерия закрыла глаза, руки её бессильно упали на колени. Она не шевелилась, а из уголков её закрытых глаз показались слёзы. Они медленно вытекали на её ставшие бледными
Священнику показалось, что он пробыл без сознания несколько секунд. Вдруг его тело стало лёгким и гибким. Он хотел встать, но почему-то приземлился на четыре конечности, которые были чрезвычайно пружинистыми. Он хотел открыть рот и что-то сказать, но с удивлением услышал, что издаёт только мяуканье. Он испугался и побежал. Окно было открыто, он легко прыгнул туда, и оказался в саду. Кошки жалобным мяуканьем приветствовали его. Он ответил им. Потом страх снова охватил его, и он забрался на дерево, подивившись, как хорошо это у него получается. Там он устроился на толстой ветке, свесив вниз лапы. Ему стало спокойно, он закрыл глаза и уснул, подумав напоследок, что завтра он проснётся в своей постели, и забудет весь этот кошмар. Он испытывал стыд от того, чем обернулся ритуал изгнания дьявола, но отбросил эти мысли. Он хотел спать. Постепенно все воспоминания испарились из его головы, а проблемы и страсти этого мира перестали его волновать… Утром он вместе с другими пушистыми собратьями побежал на звуки человеческого голоса, и с удовольствием попил свежего молока из миски…
Гибель священника наделала много шума. Обугленное тело нашли в машине, упавшей с обрыва. Никто не мог понять, зачем ему ночью понадобилось ехать в горы. Валерия целую неделю мучилась с приступом лихорадки. Когда она пришла в церковь, то выглядела бледной и похудевшей. Только глаза сияли ярче прежнего на белом лице. Новый священник, ещё совсем молодой, читал проповедь, когда его взгляд упал на глубокое декольте Валерии… Он смутился и отвёл глаза. Когда проповедь закончилась, он услышал низкий грудной голос за своей спиной: — Постойте, падре. Мне нужно с вами поговорить…
Кукольный театр
Они дружили, сколько себя помнили, с тех давних пор, когда начали ходить в школу. Два мальчика и две девочки. Ирэн, Лора, Борис и Вадим. В детстве они жили в одном дворе и ходили в одну школу. Но потом Лору и Бориса родители перевели в другую, потому что их семьи были очень обеспеченными и могли позволить водить детей в нечто более престижное, а Ирэн и Вадим остались в прежней. Но это не помешало их дружбе, и встречаться они не перестали, проводя вместе почти всё свободное время. У них было одно общее увлечение — пантомима, которой они занимались в студии.
Время шло, дети закончили школу, Лора с Борисом поступили в респектабельные институты, а Вадим с Ирэн решили делать театральную карьеру. Их включили в труппу театра со своим номером, который пользовался успехом у зрителей. Все признавали их пару очень многообещающей и перспективной. Лора с Борисом к тому времени оставили занятия пантомимой, так как учёба в институте отнимала много времени. Но при всей занятости друзья всё равно находили время для общения, и, как и прежде, охотно проводили время вместе. Они пристально следили за успехами друг друга и по-своему переживали, если у кого-то из них что-то шло не так. Хотя переживать по большому счёту было не за что: жизнь их текла гладко, и редко омрачалась печальными событиями. А если небольшая тучка и закрывала солнце, которое светило, она быстро улетучивалась, не оставив на чистом небосклоне и следа.
Так всё и шло своим чередом, как положено в жизни. Лора с Борисом закончили институты и объявили друзьям о скорой свадьбе. Жизнь Вадима и Ирэн проходила среди репетиций, гастролей, декораций, но и они решили не отставать и тоже объявили о своём решении пожениться.
Две роскошные свадьбы были сыграны в один день, и пары выглядели очень счастливыми. После торжества Лора и Борис отправились в новый загородный дом, подаренный им родителями, а Вадим и Ирэн в небольшую съёмную квартирку недалеко от театра. Но это, пожалуй, единственное существенное различие между ними. Никто никогда не замечал в их отношениях зависти или корысти. Да и разве дело в богатом доме? Жизнь Ирэн и Вадима была полна событиями, насыщена искусством, и считать себя неудачниками у них не было никакого основания. Ирэн была влюблена в то, что она делала. Каждое движение доставляло ей самой столько удовольствия, в ней было столько грации, что публика не уставала смотреть, как она извивается на сцене, словно змея, в чёрном обтягивающем трико и с зачёсанными назад волосами, которые делали лицо полностью обнажённым.