Замок Шамбла

Геру Констан

– А что вы называете самым трудным? — спросил Арзак.

Бессон хотел ответить, но в эту минуту ветер подул с такой силой, что ветви каштанов затрещали.

– Эта проклятая погода поломала все мои планы. Я знаю, что Марселанж каждый вечер с восьми до девяти часов гуляет около Шамбла, всегда один, он даже не берет с собой своих любимых собак Блэка и Финету. Но из-за холода и ветра он остался в замке. Что же делать? Как до него добраться? Надо бы как-то выманить его на улицу одного, но…

– Но это просто невозможно, — закончил Арзак

своим тонким голосом.

– Что же нам тогда делать?

– Оставить его в покое и вернуться в Пюи.

– Вернуться, не покончив с ним?! — яростно пробормотал Жак. — Я скорее пойду и задушу его на глазах у прислуги.

Наступило минутное молчание.

– Вы ничего не придумали? — спросил Арзак.

– Ничего.

– Вы храбры и решительны, Жак, — продолжал пастух с оттенком иронии в голосе, — но вы не находчивы. А вот у меня есть план.

– Ну, говори.

– Поскольку Марселанж не выходит к нам, нам надо пойти к нему.

– Это легко сказать, но каким образом?

– Нет ничего проще: мы войдем во двор, где наверняка в этот час и в такую погоду никого не встретим, подкрадемся к кухне, и тогда… тогда он окажется у вас под прицелом… остальное — ваше дело.

– А собаки? — возразил Жак.

– Блэк и Финета вечно лежат в кухне у ног своего хозяина.

– Знаю. Мы часто охотились вместе, они меня признают, но вот Юпитер?

– Сторожевая собака? Разве она вас не знает?

– Днем и на цепи — да, но ночью и на свободе Юпитер никого не желает знать.

– Вы в этом уверены?

– Твердо уверен — сам Марселанж не посмеет выйти ночью, когда Юпитер спущен с цепи.

– Марселанж — может быть, но я знаю кое-кого… Словом, пойдемте.

– Он тебя разорвет.

– Это мое дело, пойдемте.

– Но…

– Вы что, боитесь?

Эти слова заставили Жака решиться.

– Пойдем! — сказал он.

Минуту спустя они прошли за ограду замка. Арзак шел впереди. Через несколько мгновений они услышали глухое рычание.

– Это Юпитер, — проговорил Арзак. — Славная собака, великолепный бульдог, но она может разорвать человека, как крыло куропатки. Где же он, черт побери?

– Справа. Посмотри, его глаза сверкают в темноте, как два раскаленных угля.

– А! Он нас узнал и идет к нам.

Собака действительно подошла. Но Жак чувствовал, что она ходит и обнюхивает его, недовольно ворча.

– Я и сам не знаю почему, — сказал он, — но Юпитер никогда не проявлял ко мне большого расположения.

Он наклонился, чтобы погладить собаку, но та отскочила, устремила на него свои сверкающие глаза, и по ее хриплому продолжительному рычанию Жак понял, что она вот-вот бросится.

– Хватит, Юпитер, пойди сюда и не злись, — сказал Арзак собаке.

Та тотчас замолчала и положила свою огромную голову на руки пастуха.

– Вы видите, — сказал он. — Я могу делать с ней все, что хочу.

– Каким же образом ты смог приручить эту собаку?

– Да мы старые знакомые. Летом, когда

ночью холодно и мне нужен кто-то, чтобы согреться, я, бывает, свистну, он перескочит через ограду, и мы вместе греемся всю ночь.

– Так ты берешься удержать его?

– Что мне с ним делать? Скажите.

– Уведи его подальше от замка.

– А потом?

– Я только об этом тебя прошу, а насчет остального — так я сам справлюсь.

– Понимаю. Я оставлю вас одного.

– Хорошо.

– Прощайте, Жак, — сказал Арзак. — Удачи.

Он свистнул Юпитеру и ушел. Собака весело побежала за ним.

Огромная кухня в Шамбла являла собой совершенно патриархальную картину: вокруг массивного дубового стола сидели и ужинали восемь слуг. Ели они со здоровым аппетитом, свойственным крестьянам. Марселанж каждый вечер сидел там же, у камина, повернувшись спиной к большому окну, выходившему во двор.

Это был человек несколько выше среднего роста, его правильное, но несколько вялое бледное лицо выражало безграничную доброту. На нем лежала печать глубокой грусти, что свидетельствовало о переживаемых им душевных страданиях. Со своим любящим и покладистым характером он стремился к спокойной и размеренной семейной жизни в ладу и согласии с нежной любящей супругой, а вместо этого получил изнурительную беспрерывную борьбу с надменной, упрямой и коварной графиней ла Рош-Негли и ее дочерью. Эту теплую и чистую семейную атмосферу, которой, как ему казалось, он лишился навсегда, господин Марселанж надеялся вновь обрести в Мулене, где его с нетерпением ждали любимые брат и сестра, господин Тюрши де Марселанж и госпожа Тарад.

В Мулен он должен был отправиться следующим утром. Всего несколько часов отделяли его от встречи с братом и сестрой, с которыми он надеялся никогда больше не расставаться, и если в эту минуту его бледное лицо озарялось радостью, то оттого, что он мысленно предвкушал эту столь долгожданную встречу. Его ждали к завтраку, и легко понять, как после стольких лет одиночества и страданий, после разрыва с женой и смерти детей он ждал той минуты, когда сядет за стол с братом и сестрой, окруженный заботой и любовью. От этих мыслей обычно печальное и мрачное лицо Марселанжа сделалось светлым и радостным. Все слуги заметили это и тотчас же принялись перешептываться. Заметив это, Марселанж встал и произнес дружески покровительственным тоном:

– Ну, что с вами сегодня? — спросил он. — Что значат эта печаль и эти разговоры шепотом? Разве вы не знаете, что если я каждый вечер присутствую при вашем ужине, то это для того, чтобы оказаться среди честных и добродушных людей, а не для того, чтобы каким-то образом вас стеснять?

– Мы очень хорошо это знаем, мсье, — ответила Жанна Шабрие, кухарка, дородная крестьянка с круглыми румяными щеками. — Но сегодня, видите ли, веселость-то пропала, да и аппетит вместе с ней.

– Это почему же, Жанна? — удивленно спросил Марселанж. — Что со всеми вами случилось?