Замок Шамбла

Геру Констан

– Я это знаю, — с такой же уверенностью в голосе произнес Арзак.

– А теперь, — велел ему Бессон, — отпусти Юпитера, возвращайся в свою хижинку и спи спокойно. Я все предусмотрел. Все считают меня больным, прикованным к постели в Пюи и неспособным пройти и полмили. Совершенно невероятно, чтобы подозрения пали на меня и, следовательно, на тебя. И держи язык за зубами — ты болтун и хвастун. Подумай о том, что одно слово может погубить нас. Ладно, давай расходиться, а то у меня ноги болят, не знаю, как до Пюи-то доберусь… Прощай, приходи ко мне завтра и расскажи все, что делается в замке.

До

Арзака донесся шум удаляющихся шагов. Оставшись один, он принялся гладить собаку, приговаривая:

– Мой бедный Юпитер! Как ты должен быть благодарен твоему другу Арзаку, но остерегайся, Жак Бессон решил тебя убить и рано или поздно… словом, остерегайся.

Лаская собаку, он заметил, что цепь блестит в темноте, как серебро. Он вспомнил, что всегда мечтал завладеть ей. Видя, что представился прекрасный случай присвоить ее, он отвязал цепь от ошейника и сунул ее в широкий карман своих панталон. По-дружески похлопав Юпитера по голове, он дал ему понять, что тот может вернуться в свою конуру. Собака об этом догадалась и тотчас умчалась как стрела.

– А теперь, — решил Арзак, — я пойду ночевать к тетке Морен.

Выбравшись из леса, он пошел прямо через поле и скоро остановился у дверей знакомой хижины. Ему открыли, как только он постучал.

– Это ты, Андре? — спросила крестьянка лет сорока.

– Да, это я, тетушка Морен. Меня донимает лихорадка, и мне не хотелось ночевать в своей хижинке.

– И в самом деле, у тебя бледное и расстроенное лицо.

– Да-да, я чувствую себя неважно.

– Тогда иди ложись.

Случайно вынув руку из кармана, Арзак наполовину вытащил цепь Юпитера. Маргарита Морен обернулась, услышав этот шум.

– Что это что у тебя? — спросила она племянника.

Тот смутился, но, тотчас овладев с собой, ответил с равнодушным видом:

– Я это сейчас нашел в поле.

– Хорошо, хорошо, иди ложись, ты дрожишь от лихорадки.

Арзак лег спать, говоря себе: «Только бы Жак добрался до Пюи и не упал в лесу от бессилия». Как мы скоро увидим, опасался он не зря.

IX

Жак Бессон надеялся, что ноги его мало-помалу разойдутся при ходьбе, но едва он прошел полмили, как ему пришлось остановиться. Раны на ногах болели все сильнее, а тяжесть в них была такая, словно к каждой привязали по пушечному ядру. Он вконец обессилел и сел, прислонившись спиной к дереву, свесив руки и опустив голову на грудь. Он чувствовал, что не может идти дальше. Голова горела, перед глазами плыли красные круги.

В этом полубессознательном состоянии перед ним пронеслась вся его жизнь — от детства до нынешних дней, от жалких лохмотьев свинопаса до ослепительной, сверкающей мечты, для достижения которой оставалось сделать всего лишь шаг. И этот шаг он сделал, уничтожив последнее препятствие на пути к тому, чтобы стать мужем знатной дамы и владельцем Шамбла. А вдруг его почти осуществившаяся мечта исчезнет, а он без чувств упадет в этом лесу и проснется в тюрьме, а оттуда, возможно, попадет на… Его обуял такой гнев, что он силой воли преодолел усталость, вскочил на ноги и вновь отправился в путь такими быстрыми и легкими шагами, словно стал совершенно здоров.

Однако слабость после

болезни давала о себе знать, он то и дело останавливался, жадно хватая ртом прохладный ночной воздух. Он протащился еще два смертельно томительных часа, наполненных отчаянием, болью, тоской и упорной борьбой с усталостью, от которой у него кружилась голова и ноги отказывались идти. Когда Жак входил в Пюи, во всех церквях пробили полночь. Через десять минут он наконец дошел до улицы, где жили графини де Шамбла. Все огни погасли, город, безмолвный и мрачный, походил на громадное кладбище. Эти запертые черные дома, эти пустые, угрюмые улицы, где вовсю гулял холодный ветер, представляли собой довольно зловещую картину. Дойдя до дома графинь де Шамбла, Жак Бессон хотел было постучать, когда, к его чрезвычайному удивлению, дверь сама тихо отворилась, прежде чем он успел коснуться ее. С неистовой радостью, что он наконец добрался до цели, Бессон бросился в переднюю, сильно хлопнув дверью.

– Вы с ума сошли, Жак! — прошипела Мари Будон. — Или вы решили нас всех погубить? Вот уже три часа, как я жду вас за приоткрытой дверью, не смея пошевелиться, а вы с шумом возвестили всем соседям о своем приходе.

– Прошу прощения, я не хотел, — оторопев, ответил Жак. — Бьюсь об заклад, очень трудно угадать, какая именно дверь хлопнула.

– Дай-то Бог! Но все-таки это большая неосторожность.

Мари оказалась права, потому что этот шум услышали супруги Пюжен.

– Вот кто-то вернулся, — сказала Виктория Пюжен своему мужу.

– Кто бы это мог быть? — спросил Жером Пюжен.

– Это кто-то пришел к госпожам Шамбла, если я не ошибаюсь.

– Странно, графини де Шамбла всегда возвращаются домой и ложатся в половине одиннадцатого, так же как и аббат Карталь, который живет теперь у них.

– А я побилась бы об заклад, что это кто-то к ним пришел.

– Мы узнаем это завтра, — успокоил ее муж.

И супруги заснули, наутро надеясь все разузнать.

В это время Мари Будон, взяв Жака за руку, провела его в маленькую комнатку на первом этаже, выходившую во двор. Плотно закрытые ставни и занавески на окнах не пропускали наружу ни малейшего лучика света.

– Господи Иисусе Христе! Как вы бледны! — вскрикнула Мари Будон, рассматривая Жака при свете небольшой лампы.

– Я думал, что никогда сюда не дойду, — прохрипел Жак Бессон, падая на стул.

– Боже милосердый! На вас все изорвано с головы до ног, — продолжала служанка. — Где это вы бродили?

– По камням, терновнику, в зарослях, где, к счастью, не оставил лоскутов своей одежды.

– Но обувь-то почему у вас красная?

– У меня кровоточат ноги.

Мари Будон задрожала.

– Вам, наверно, очень больно, Жак, — растроганно произнесла она.

– О да! Очень больно, — прошептал он. — Сил нет терпеть.

Наступило молчание. Тонкий слух служанки уловил за дверью едва слышное дыхание.

– Ну и что же? — вдруг спросила она, устремив на Жака Бессона выжидающий взгляд.

– Ну… да, — прошептал Жак.

– Что значит — да? — продолжала Мари, ждавшая однозначного ответа не для себя, а для той, кто слушал за дверью.

– Ну, — сказал Жак голосом мрачным, но твердым, — в Шамбла нет больше хозяина.