Замок в ущелье
Шрифт:
Глядя на пустынные равнины, поросшие вереском, тянувшиеся по сторонам от дороги, Леона ощущала непреодолимое желание немедленно выскочить из кареты и бежать назад, в замок Керн.
Она жалела, что у нее не хватает смелости. Карета герцога неумолимо уносила ее все дальше от лорда Страткерна, и она ничего не может поделать.
Ей стало очень страшно; впервые со времени своего приезда в Шотландию девушка пожалела о том, что не осталась дома, отказавшись от предложения герцога Арднесса.
«Как я объясню ему все, что меня мучает, как смогу выразить свои
Леона вспомнила, с каким ужасом читала ее мать статьи из «Таймса», в которых говорилось о том, как разбиваются некогда могучие кланы, как люди, принадлежавшие к одному роду, рассеиваются по всему миру; в голосе ее были скорбь и отчаяние.
Она часто цитировала строчки из стихотворения Айлена Дола, слепого барда из Гленгарри:
— Айлен Дол нашел очень верные слова, они выражают самую суть, — объяснила мать. — Гаэльское слово «Crois», которое мы переводим на английский, как «cross» — «крест», на самом деле обозначает нечто большее. Это нечто ужасное, по смыслу близкое к понятию смертного греха, погубившего Содом и Гоморру.
Она тяжело вздохнула.
— А «кров» по-гаэльски означает не просто дом, крышу над головой, а мир, счастье и покой, — то, что шотландцы утратили и уже никогда не обретут вновь.
Макдональды, как было известно Леоне, тоже были не безупречны.
Отец говорил, что из всех вождей Северной Шотландии никто не обошелся со своими людьми так беспечно и небрежно, как Макдональды из Гленгарри и Чисхолмы из Странгласса. Мама не спорила с ним, она только тихонько плакала, и Леоне иногда казалось, что эти выселения, это варварское обращение с людьми, возможно, ранят ее сердце больнее, чем даже мысль о зверском убийстве в Гленкоу.
Теперь Леона увидела все это своими глазами и поняла, что приводило ее мать в такой ужас и заставляло ее плакать.
Все чувства ее пришли в смятение.
«Это отвратительно, безнравственно, подло!» — в гневе думала девушка.
Чем ближе подъезжала она к замку Арднесс, тем более возрастал ее гнев, и в то же время в душу ее начинали закрадываться смутные, тревожные опасения. Она чувствовала себя так, словно успела прожить целую жизнь и повзрослела сразу на много лет, пережив и передумав много такого, что прежде было ей совершенно неведомо.
Дорога, от самого замка Керн шедшая кверху, теперь пошла под уклон, спускаясь в глубокое ущелье. По сторонам ее раскинули свои лапы высокие темные пихты, а за ними тянулась равнина, поросшая вереском. Поблизости не было видно ни одной хижины, но, выглядывая из окна кареты, Леона видела каменные остовы без крыш; без всякого сомнения,
Посреди ущелья протекала река. Дорога шла теперь по ее берегу, а по сторонам высоко в небо уходили горные пики; они так круто вздымались ввысь, что солнечный свет почти не проникал в ущелье, и все вокруг, окутанное густыми, темными тенями, казалось мрачным и угрюмым.
И все же была в этом какая-то особая, торжественная и дикая красота.
Пейзаж здесь ничем не напоминал прелестного, приветливого вида озера у замка Керн, однако он производил, пожалуй, даже более глубокое впечатление, и, как казалось Леоне, было в нем что-то угрожающее, зловещее.
Раньше она не представляла себе, как близко к морю находится замок Арднесс. Теперь она могла различить в дальнем конце ущелья белые гребешки волн, а высоко над устьем реки, на холме, стоял замок. Он оказался гораздо больше и внушительнее, чем ожидала Леона, один только взгляд на него рождал в человеке чувство, похожее на ужас.
Без сомнения, замок этот строился как защитное сооружение одновременно и от нападения со стороны враждебных кланов, и от викингов, и даже сейчас, спустя столетия, он больше напоминал громадную, неприступную крепость.
Внизу, у подножия холма, на котором высился замок, протекала река, за ним вздымалась белая пена прибоя, а вокруг громоздились горные уступы; на этом фоне серые каменные стены замка казались еще более суровыми и неприступными, заставляя трепетать каждого, кто смотрел на них.
Карета переехала через мост и, оказавшись на другом берегу реки, покатила по подъездной аллее, обсаженной по сторонам низкими, скрючившимися от частых ветров деревцами и густым, почти непроходимым кустарником. Стены большой башни, высившейся со стороны моря, были прорезаны бойницами, но в более поздней пристройке из серого камня с крутыми скатами крыши и в башенках, построенных в шестнадцатом веке, проделаны были длинные и узкие окна в готическом стиле.
Экипаж подкатил к замку и остановился. Огромные, тяжелые створки входных дверей, сплошь утыканные шляпками от гвоздей и висевшие на громадных железных петлях, казались бастионом, предназначенным отражать атаки хорошо вооруженного противника. Наверху выдававшиеся вперед навесные каменные бойницы служили, видимо, для того, чтобы лить расплавленный свинец на головы незванным посетителям.
Вокруг сновали бесчисленные слуги, все в клетчатых юбках-кильтах. Они казались Леоне в том расстроенном состоянии духа, в котором она находилась, бородатыми великанами, страшными и свирепыми. Один из них, вероятно, старший, ввел ее в просторный прямоугольный зал и повел вверх по широкой каменной лестнице, на которой гулко отдавались их шаги. На верхней площадке слуга распахнул дверь и громогласно, торжественно объявил:
— Мисс Гренвилл, ваша светлость!
Комната, в которую она вошла, показалась девушке огромной, намного больше, чем она могла себе представить, с высокими полукруглыми сводами и узкими окнами, почти не пропускавшими света.