Замурованные: Хроники Кремлевского централа
Шрифт:
— Конечно, ты и так Новый год должен был на Мальдивах встречать.
— В этот раз без вариантов, — блаженство сменилось бравадой, но Олег до последнего пытался сохранить интригу.
— Заканчивай, Олег, — отмахнулся я, удачно зацепив самолюбие Олигарха.
— Короче, — не выдержал Олег и зашептал. — Адвокат занес в Верховный семнадцать… Они взяли. Взяли! На тридцать первое уже назначена нужная коллегия. Выхожу!
— Семнадцать… мультов чего? — настала моя очередь удивляться.
— Того самого, не рублей же, — разъяснил Олег, раздражаясь моей недогадливостью. Он явно не бредил.
— Должны нагнать?..
— А куда им теперь деваться. Бабло взяли, слово дали. Здесь уже заднюю не включишь.
— Олег подул в замерзшие ладони.
— Ладно, давай заниматься, а то в конец околеем.
— Нормально. — Олег грелся предвкушением свободы. — Через две недели буду почеловечески на воле заниматься.
Эти две недели казались Олегу муторно-долгими. Он отказался от спорта, не ходил на прогулки, непомерно жрал, гонял и курил. Наконец настал день «икс». Изнемогший от бессонницы Олигарх с утра пораньше уже сидел на шконке в новеньком спортивном костюме, теребил в руках папку с документами. Долгие часы ожидания отстреливали в его сознании тяжелым боем кремлевских курантов. Стрелка неумолимо бежала к границе, отделяющей «еще рано» от «уже поздно». Два часа — пора! Тишина. Три — уверенность слабеет, но надежда пока ликует. Тишина! 15.32 — в тормоза застучали: «На “к” с документами». Все вздохнули.
— Точняк на свободу, Олежа! — оживился Серега. — Братуха! Не вернешься к нам больше!
— Олег, оденься попроще, — вмешался я в общую радость.
— Зачем?!
— Как уйдешь, вещи твои будем дербанить, не мусорам же оставлять.
— Я куртку заберу, — подхватил идею спортсмен. — Лысый ее по-любому минимум за трешку евро брал.
— На тебя она не налезет, — съязвил я. — Бери трусы, они безразмерные.
— Лады, — легко согласился Жура. — Тебе — куртку, мне — матрас и шконку. Остальное мерить будем.
Пребывая в нервной невесомости, Олег вжался в тормоза. Мысленно он пребывал уже дома.
…Через полчаса Олигарх вернулся. Его потрясывало, на лбу выступил крупный пот.
Ломая пальцы, он раздражал слух хрустом суставов.
— Что случилось, Олег? — Вопрос Сергеича вывел Олигарха из оцепенения.
— Другая коллегия… почему-то… — процедил он, не отрывая взгляда от стены. — Оставили в силе.
— А бабки? — воскликнул я.
— Обещали вернуть… Вернут, суки, куда они денутся… Я выйду, по-любому выйду скоро, очень скоро, — словно заклинание, отрешенно бормотал Олег.
Нехотя и вскользь Олег проронит потом о потере части суммы при возврате, правда без уточнения цифр. Ключников — не первый и не последний, кто, попадая под обаяние своих адвокатов, становился для них заурядным лохом. Защитнички, не довольствуясь баснословными гонорарами, частенько берутся за «неформальное» решение вопросов по отдельному прейскуранту, срубая маржу со взяток или целиком теряя их в своем кармане. Крайним за кидок адвокатская изворотливость выставляет перед клиентом непременно кого покруче — от Генерального прокурора до заместителя главы Администрации Президента. Да и кидок — не кидок, ведь такие люди не кидают! Взяли, помнят, должны! Они — не пожарники, а у тебя не горит. А если тебе «должен» свободу Председатель Верховного суда, а то и сам Верховный, то и шконка мягче, и баланда слаще. Так богатенький зэка невольно становится рабом своего адвоката, словно ухажер капризной красавицы, требующей плату за призрачную надежду. Отказаться платить — значит распрощаться с призраком свободы, а признать потерю денег — признаться самому себе, что тебя развели. И лоху за счастье шелестеть дальше, лишь бы не чувствовать себя лохом.
В подобной ситуации оказался и Олег. Однако адвокаты недооценили его решимости. Он требовал от них результата, который и прогремел на всю страну в конце марта, спустя два месяца после описываемых событий. Именно тогда руководителя Главного следственного управления Следственного комитета при Генеральной прокуратуре Дмитрия Павловича Довгия, лично курировавшего дело Ключникова, отстранили от занимаемой должности в связи со служебной проверкой по факту получения им взятки в миллион с лишним евро якобы за освобождение Олега Коляды — подельника-паровоза нашего Олигарха. Не пройдет и полгода, как Довгий — следователь номер один Российской Федерации, известный в узких кругах питерского судейского корпуса своей нетрадиционной сексуальной ориентацией, заедет к нам, на «девятку», в соседнюю хату.
Информация о коррупционном скандале оказалась полной неожиданностью для Коляды, но не для Ключникова. Новость Олигарха не удивила, однако испугала, и только когда взяткодателем объявили Коляду, соседствующего этажом ниже, лицо нашего сокамерника резанула злая, язвительная улыбка.
— Твое бабло стрельнуло? — догадался я.
— Мое. — Олег облизнул пересохшие губы.
— А при чем здесь Коляда?
— При том, что основной фигурант, — сиплым голосом пояснил Олег.
— Молодец, Олежа, — радовался Жура. — Подвел пидора под взятку. Да ради такого можно и бабками, и свободой пожертвовать. Правда, подельника подставил, но оно того стоит.
— Адвокат придет, видно будет.
Но ушлый адвокат не пришел ни в этот, ни в последующие дни. Он срочно слег в военный госпиталь во избежание ненужного к себе внимания со вполне реальными тюремными перспективами.
— Не нервничай, Олег, — как мог, успокаивал Серега Олигарха. — Может, он не в больничке.
— А где? — подозревая недоброе, осторожно спросил, как огрызнулся, Олигарх.
— В соседней камере, — заржал Жура. — Попробуй отстучись!
Раз в полгода каждому зэку обязаны делать флюорографию, чтобы подтвердить его туберкулезную благонадежность. Заключенных ИЗ-99/1 выводят на общую «Матроску», поскольку на «девятке» рентгена нет. Из 610-й нас повели всех, кроме Сергеича. Дорожка набитая: сначала до «подковы», за которой застегивают браслеты, потом мимо Марьи Васильевны, потом мимо ожидающих свидания с клиентами адвокатов… Возле конечной будки «девятки» протараторить толстому прапору с пистолетом свою «визитку», далее по коридорам и лестницам до широкого подвального продола, больше похожего на пыточную: клетка, стол, огромный вертикальный поржавело-облупившийся агрегат.
Возле стола и в коридоре толпятся арестанты. Нас как вип-сидельцев набивают в тесный обезьянник.
Первым «фотографироваться» идет Серега. Врачиха, женщина-функция, не поднимая глаз, заполняет журнал. Возле нее сгрудились три подзалипших наркомана.
— Фамилия, имя, отчество, — машинально барабанит тетя.
— Пи-чуш-кин, — по слогам нараспев несет Жура имя только что арестованного бутовского маньяка, порешившего несколько десятков граждан. — Не узнала, сестренка?