Замурованные: Хроники Кремлевского централа
Шрифт:
Но серьезно разговаривать с Олегом не получалось, он лишь цитировал телевизор, не более. Как человек недалекий, не способный свободно оперировать фактами, Олигарх очень болезненно и нервно относился к противному мнению, невольно съезжая на личности, что всегда выходило ему боком.
— Вань, ты экстремист! — как-то неожиданно и резко подвел он итог нашей довольно мягкой полемике.
— Ни хрена себе, какие здесь предъявы пошли, — обрадовался движухе Жура. — А что такое экстремизм?
— Экстремизм — так на милицейском жаргоне обозначается любое выражение неприятия существующей системы власти. Например, отказ от сотрудничества со следствием — это тоже типичное проявление экстремизма, поскольку здесь ты выступаешь против правоохранительной системы — основополагающей части действующей власти.
— Получается, что если я в отрицалове, то экстремист? — искренне удивился Жура.
— Получается.
— Так что ж, выходит, и все воровское — экстремистское! — удивленно рассуждал Жура.
— Выходит, Олег, ты мусор… — в соответствии с логикой Сереги подытожил я, но в ответ услышал лишь водопад на дальняке.
…Шахматная эпопея продолжалась. Олег по-прежнему отказывался играть, но, не выпуская книгу из рук, готовился враз расправиться со всей хатой. Через месяц предложение сыграть поступало Олегу каждые десять минут, превратившись в форменное издевательство. Олигарх увиливал как мог, постепенно растрачивая стратегические на тюрьме запасы толерантности. И они иссякли.
Дело за полночь. Олег посапывает лицом к стенке, мы развлекаем себя заваркой душистого травяного сбора и похожим на сгущенку алтайским медом. Телевизор мусора погасили с отбоем, поэтому в зрелищах явный недостаток.
— Олежа, Олежа, — нараспев зажурчал Серега, проверяя на зыбкость сон сокамерника.
Олигарх действительно спал, отчего-то слегка постанывая.
— Рота, подъем! — гаркнул Жура прямо под его ухом.
— А?! Что?! — Олег подскочил на шконке, недоуменно таращась заспанными глазами.
— Да ничего особенного. Я думал, если не спишь, мы могли бы сыграть с тобой…
— Пошел на хрен со своими шахматами, — взревел Олег, вскакивая с нар.
— Что ты сейчас сказал, пидр лысый? — похоже, шутки полетели в сторону.
— Я…
— Лучше молчи. Я тебе, сука, сейчас кадык вырву. Ты на что меня послал?! — шипел
Серега на растерявшегося сокамерника.
— Я того… Сколько можно с этими шахматами, — сник Олигарх, подтягивая к ушам одеяло.
— Мы сейчас уже не за шахматы, ты с людьми сидишь и веди себя соответствующе.
— Я, конечно, виноват, — заскулил Олег. — Не должен был такого говорить. Но…
— Что «но»?! Что «но»?! — по нарастающей заревел Жура. — Ты всю хату морозишь. К тебе по-человечьи относятся… Короче, потеряйся до утра.
Олег поворочался минут сорок, покурил, снова поворочался, покурил, а утром пошла игра.
— Мат тебе, Касабланка! — Серега, обкорнав защиту Олигарха, ферзем затянул петлю на королевском поле. — Как комбинация?
Олег жевал воздух, восстанавливая ход проигранной партии.
— Эээх! Это я в твоей книжке подсмотрел. — Жура покосился на Сергеича.
— Где?! — к боли поражения прибавилась еще и обида, как после удара в пах.
— На двести семьдесят восьмой странице. Это же классика! Азы. Я думал, ты в курсе.
— Я еще не дошел до туда. — Олег был в полуобморочном состоянии. Выходило, что били его — его же оружием.
— Учись, двоечник. — Серега снисходительно похлопал Олигарха по плечу.
После этого дружеского жеста Ключников перестал не только играть, но и говорить. И лишь спустя пару часов полусонную тишину разрушило нервно-истеричное восклицание:
— На какой странице?!
— Что? — Серега недоуменно выглянул со шконки.
— Комбинация твоя, — потерянным голосом уточнил Олигарх.
— На двести семьдесят восьмой, — ухмыльнулся Серега.
— Там нет! — взвыл Ключников.
— Ну, значит, на триста семьдесят восьмой или на двести восемьдесят седьмой, короче, где-то там…
Точку в шахматном образовании Олег поставил через неделю. Книгу, любимую и единственную, Ключников хранил у себя в тумбочке. Договорившись, утром при выходе на прогулку, когда Олег первым вышел из хаты, шахматный талмуд успели изъять и перепрятать.
— Никто не видел мою книгу? — раздалось через пять минут по возвращению.
— Какую, Олежа? — невинно поинтересовался Жура.
— Про шахматы, — в голосе Ключникова мелькнула тень подозрения.
— Лысый, потерял? Ты же с ней не расставался. Когда последний раз из рук выпустил?
— Перед прогулкой в тумбочку убрал.
— Вот видишь! Гулять ходили всей хатой, значит, или ее менты забрали, или сам спрятал и нас в непонятки вгоняешь.
— Ментам-то зачем? — рассуждающе забормотал Олигарх.
— Наверное, не только нас, их ты тоже достал своей заморозкой.
— Может, все-таки книга где-то в хате? — аккуратно выкрутился Олег, опасаясь называть вещи своими именами, к тому же до конца не уверенный в нашей причастности к таинственному исчезновению талмуда.