Замурованные: Хроники Кремлевского централа
Шрифт:
— Говорю, — кичится Квадрат.
— Смотри, братуха, если че, фуфлыжником будешь. — Серега с нашей помощью закидывает ноги на стену и вытягивает заветную пятерку. — По телевизору порешали мы с тобой?
— Порешали, — слабо доносится с вышки, и удрученный Квадрат двигается в дозор по другим дворикам.
Сержант сдержал слово, кнопка в его смену остается неприкосновенной.
Я уперся плечами в скамью, закачивая спину. Перед глазами, как ни в чем ни бывало, ползет божья коровка. Сваливаюсь с лавки, чуть не вывернув плечо. Эту тюремную зарисовку не передать, не описать словами. Божья коровка в
После обеда Кумарина заказывают «с документами». Он возвращается позже шести, лица на нем нет, глаза полуприкрыты. Тяжело дышит побелевшим ртом, рука сжимает свитер в области сердца. Сергеич валится на шконку и полушепотом просит валокордин.
— Надо врача! — всполошился Олег.
— Не надо, — хрипит Сергеич. — Без толку…
Но Олигарх уже стучит в тормоза. Через полчаса появляется врач.
— Что у вас? — раздраженно бурчит сквозь кормушку.
— Барсукову плохо! Сердце! — объясняет Жура.
— Да здоров он! — рявкает тетка. — Вчера спортом занимался, а сегодня, видите ли, ему плохо! Не надо симулировать! — и повелительно бросает вертухаю. — В эту камеру меня больше не вызывать!
Отчего прихватило Сергеича, мы смогли узнать лишь на следующий день от него самого.
Кумарина привели к члену следственной группы Горейко, который прибыл для проведения ознакомления подследственного с материалами уголовного дела. Следователю не больше двадцати пяти, средней недокомплекции, с откляченной губой, тонкой шеей, которую оттягивала здоровенная золотая цепь — привет бандитским девяностым. Набриолининый мальчонка вырядился в куртку и джинсы “D&G”, на ногах — казаки из крокодиловой кожи за полштуки евро. Из модной спортивной сумки напомаженный и надушенный следователь, заполонивший удушающим приторно-сладким парфюмом комнату, извлек несколько томов.
— В чем виноват Цыганок? — спросил Сергеич, рассматривая первый том. — Твой же ровесник, а его в пресс-хату.
— Молодой, ушлый, хотел красиво жить. — Лицо Горейко сморщила глумливая улыбка. — Меньше спрашивайте — больше читайте.
— Читать это нельзя — оформлено не надлежащим образом, — спокойно заметил Кумарин.
— Самый умный здесь нашелся? Я собаку на этом съел, — повысил голос Горейко.
— Если вы такой опытный, то почему нумерация страниц от руки карандашом? — ровным, спокойным голосом спросил Кумарин.
— А х… его знает, не все ли равно.
— К тому же отсутствует название уголовного дела и указание номера тома, — закончил Сергеич, отодвигая от себя бумажный брикет.
— Э-э! Необходимо расписаться о прочтении, — потребовал Горейко.
— Как я могу расписаться, если не знаю даже, что это такое? — резонно удивился Сергеич.
— Кажется, вы себя неважно чувствуете, вид у вас болезненный. — Горейко с любопытством всматривался в Кумарина. —
— Когда одного спортсмена спросили, что хорошего он сделал в жизни, он ответил: прыгал в длину. Что скажете вы? — улыбнулся Сергеич. — Не давал таблетки? Вы напрочь лишены человеческого достоинства и пытаетесь попирать чужое, отчего-то искренне веря, что этим исполняете свой долг.
— Почему это я достоинства лишен? — обиделся Горейко.
— Достоинство — это законность, сытость и образованность. Как ни крути, одной сытости мало.
Пошел час, второй, третий… На протесты адвоката Горейко отвечал матом, по-видимому санкционированным начальством.
— Как ваше самочувствие? — время от времени издевательски интересовался он. — Вам там не дует, местами поменяемся?
— Конечно, поменяемся, — находил в себе силы улыбаться Кумарин. — Всему свое время.
Обычно уже в пять вечера адвокатов и следователей просят закругляться, на этот раз для Кумарина администрация сделала исключение, продлив в тот день «следственные действия» еще на пару часов…
Время от времени, помимо Горейко, Кумарина навещал милицейский полковник Геннадий Захаров, который курировал оперативно-пыточное направление в сводной следственной группе по делу «ночного губернатора» Санкт-Петербурга. Как правило, эти визиты Сергеич со смехом пересказывал нам.
Как-то Захаров пришел в изолятор с фотоальбомом.
— Вы знакомы с этими людьми? — Полковник выложил фотографию Кумарина с рязанскими.
— Знаком.
— Ну, как? Надежные ребята?
— Откуда я знаю. В тюрьме с ними не сидел, в разведку не ходил.
— Ладно. — Захаров продолжил ковыряться в альбоме, достав фотографию Сергеича с Михасем и Бесиком. — А этих людей знаете?
— Конечно, если я здесь присутствую.
— Знаете, что Бесик — вор в законе?
— Не вор!
— Как это не вор? Вор!
— Вы что, удостоверение вора у него видели?
— У вас хорошие адвокаты, — полковник потерял терпение. — Но они вам не помогут. Не надейтеся. Принят закон о сотрудничестве со следствием, и это сотрудничество может заметно облегчить вашу участь. Вот о чем подумайте.
Кумарину усилили тюремный пресс. Под разными предлогами ему обсушили передачу лекарств и еды. Единственный источник белка на «девятке» — соленая рыба, разрешенная к передаче, но Сергеичу и ее запретили, обосновав имеющимися в медкарте противопоказаниями. Не желая брать на себя ответственности за физическую расправу над заключенным, начальник изолятора собственной волей разрешил Кумарину получать или четыре килограмма вареного мяса, или три килограмма вареной рыбы в месяц. Так мы вспомнили подзабытый вкус вареной курятины.
Адвокаты Сергеича продолжали закидывать Следственный комитет Генпрокуратуры ходатайствами разрешить человеческую диету, указывая при этом на издевательские нормы, выписанные хозяином. Это сыграло роковую роль в нашем питании, не прошло и трех недель, как и эти спасительные блокадные граммы запретили.
— Четыре килограмма было! Кушай на здоровье! — сокрушался Жура. — Нет, мало ему. Вот и дописались.
— А тебе, молдаван, только бы жрать, — похахатывал Сергеич.