Замуж за бывшего
Шрифт:
Я хотел убить Рваного, когда он сказал, что Леня трахнул Лиссу.
– Если Лисска товар ее не трону, — хотя по сути мне было насрать. Главное чтобы жива. Стоп… В голове щелкает. — Какой Леня?
Меня как битой огрели.
«Лучший друг» оказался жив? Этот урод из-за которого я отсидел два года и избил Мелиссу?!
Дыхание сперло и я даже остановился, чтобы отдышаться. ну потому что… Пиздец.
"Я тебе не изменяла!"
Сука…. Я ведь знал, что не стала бы…. Но Леня так все описывал, словно знал, как именно она кончает, словно подглядывал за нами каждый ебанный раз.
Мне нельзя убивать, но руки чешутся. найти. Разодрать глотку. Открутить голову и Лисске с извинениями подать. Сука!
– Что, — ржет рванный с тремя выбитыми зубами, весь в крови. — Ждешь встречи с лучшим другом?
– Ты бы так не радовался. Когда я его встречу, ты сдохнешь.
И я буду очень рад, когда мы, наконец, по-дружески обнимемся. Жаль, что это будет его последнее объятие.
Ну, а про Мелиссу.
Судя по бегающим глазками Рваный врал. Ну, или я очень хотел в это верить.
Ехали долго, иногда спали.
Я в мотеле, а этот урод, в отключке, в машине.
Когда добрались до места назначения склад был пустой.
Не успел?
Нашли парней со склада и они тут же попытались убежать, но меня их судьба и совесть не заботила, поэтому я просто дал денег и спросил на ломаном английском, что они знают.
А знали они, оказывается, много.
Приехала фура и очень дорогой бентли, из которого вышел надушенный пидорок в костюме тройке. Стал смотреть, как часть груза, почему-то наполовину распакованного (здесь я не понял) стали сгружать в другую машину, а потом очередь дошла до рыжей девахи и детей, что к ней прижимались.
Здесь я стал слушать в разы внимательнее.
Про то, как Мелисса вскинулась, устроила истерику и начала что-то орать на смеси русского и английского. Какого-то Никиту звала. И Юру.
— Дальше-то что? — спросил я, чувствуя, как дрожит тело. Что за Никита? — Где она.
— Ну так, по голове ей дали, чтобы не орала. Сначала хотели в салон положить, но пидорок нос зажал, ну запашок тот еще был, и указал на багажник.
Посмотрел бы я на вас, если вы бы ехали в тех условиях.
О подобной перевозке я узнал лет в двенадцать. Меня и нескольких детей привезли на какой-то склад в лесу, судя по запаху и держали там почти два дня, изредка кормив.
Я умудрился достать у одно из пояса пальцами пистолет и пристрелить сначала одного «воспитателя», потом другого.
Андронов тогда, как раз вернулся на склад и лишь задумчиво посмотрев на трупы, приказал меня вернуть в детский дом.
Пидорок. И зачем пидорку в Англии могла понадобиться Лисса?
А главное, почему именно таким макаром? В дерьме? Бывший муж?
— Серый, — набрал я знакомый номер, сев в машину. — А пробей мне адрес бывшего хахаля Лиссы в Лондоне.
— Зачем? — удивился Серый.
— Да похоже, что он ее себе обратно решил забрать.
— Ого, а как ты. В общем ладно. Тут еще Андронов своего Никифорова стал пихать активнее.
— Да пусть хоть в жопу пихаться начнут. Сначала Мелисса. Всё, жду адрес.
Я отключился, и немного погодя отвез Рваного в ближайший Скотланд Ярд и написал заявление об изнасиловании.
— Вас изнасиловали? — с сомнением спросил полицай, рассматривая мою внушительную фигуру.
— Конечно, могу разорванное очко показать.
— Нет, Нет. — принялся что-то строчить щуплый парень. — Заявление мы принимаем, задержанный будет осужден и депортирован на родину.
И вот там-то в тюрьме за изнасилование мужика, Рванного ждет настоящий пиздец. Я бы и сам убил. Но на душе и так достаточно грехов.
Глава 60
*** Мелисса ***
Долго пыталась прийти в себя.
Плыла на волнах сознания, и когда туман немного рассеялся, начала выть в голос, сжимать зубами подушку, которая уже намочилась моими нескончаемыми слезами.
Никита.
Мой мальчик.
Мой милый, рыженький мальчик. Так вырос, столько пережил. Потому что я, наивная дура, верила, что все у него хорошо. Послушала его приемных родителей, не хотела беспокоить детскую психику.
Побеспокоили и без меня. Родители умерли, а некая Ольга из детдома, тему прошарила и деньги у меня клянчила, тогда, как сам Никита, ходил в обносках.
— Она фотографировала меня, — рассказывал он, прижимаясь к моему плечу. — Заставляла улыбаться возле нового велосипеда, а потом отнесла его обратно в магазин.
Он говорил, говорил. Про этот ужасный год в детском доме, про то, как понял, что приемный. По ямочке на подбородке, которая передается от отца к сыну. Я слушала, плакала и не могла насмотреться на родные, знакомые черты лица и ощущала, как ножом по сердцу, режет чувство вины.
Как я могла так опростоволоситься?
Как я могла не пожелать увидеть в живую своего сына? Неужели не считала себя достойно? Неужели годы в психической клинике истребили материнский инстинкт?
Как я могла обречь его на пребывание в детдоме. А теперь…. Где мы теперь?
И что делать?
Рядом с нами сидела и рассказывала свою историю девочка Алена, они с Никитой сдружились, когда жили в обветшалом приюте на окраине Москвы.
Она хрупкая, светленькая и такая невинная, как кукла с фарфоровым лицом и голубыми глазами. Красивая, несмотря на слой грязи на лице.
Неудивительно, что она приглянулась работорговцам.
Когда мы остановились, я пообещала себе, что на этот раз не выпущу из виду сына, не отдам его никому, вырву из лап уродов и работорговцев!