Заначка Пандоры
Шрифт:
— Я много чем увлекаюсь. Фотография — это замечательно, но я не смогу ею заниматься профессионально. Слишком тяжелое оборудование. Я один раз попыталась сумку поднять с комплектом и поняла, что это не для меня. Слабая очень.
— Ой, вот этот цветок еще подержи, — заметалась среди клумб. — Хочешь, тебя вместе с ним щелкну?
Я вежливо уклонился. Только этого мне не хватало, физиономию свою засвечивать! А Инне я сказал: плохая, мол, для меня примета. Ссорюсь с теми, кто меня фотографирует. Да и рожа не театральная.
— Эх ты! Сейчас самое время сниматься. Солнце садится.
— А ты по цветочкам спец?
— Я тебе покажу, у меня дома на диске
Я посоветовался со слегка заплетающимся внутренним голосом, и мы сообща пришли к соглашению: нам понравится всё, что бы она ни предложила. И Монк, и Хендрикс, и Моррисон…
— Про Моррисона не надо, ладно? Лучше при мне не вспоминай, а то я в такие дали улечу…
Ну не надо, так не надо. У каждого есть право на свои скелеты.
— Проходи. Давай на балкон, там у меня столик есть, и вид на улицу классный. Слушай, еды практически никакой… Чай с травками будешь? А чего ты на своего друга, который в Амстере завис, так наезжаешь? Ты сам хоть раз грибы пробовал? Ну так какое ты право имеешь других судить?
Чай принесла. Теснота в доме, не провернуться. Курительница восточная в углу, слабый-слабый аромат — древесный, свежий. Как в предбаннике.
Над кроватью — висящая статуэтка — индеец с перьями. Интернет подключенный ждет. Кресло на колесах, как в космических сагах. Крохотная кухня, кроваво-красное вино в бокале. Внизу, под балконом — деревья в розовых цветах. И тишина.
— Я раньше какой только наркоты не пробовала, всякое было. Но это в прошлом. А за грибами мы сами в Амстер с моим… месяц назад ездили. Классно оторвались. Нет, ты не понимаешь. Дело не в привыкании. Ты можешь на сто процентов объяснить, как функционирует мозг человека? Ага! Так и не спорь. Я под этими грибами чувствую, что мой мозг начинает работать в два, три раза быстрее. Я по-немецки, — ты представь! — я практически свободно, несколько часов, полемизировала. Я же язык не настолько знаю. Потом, это чувство… Как тебе передать… Всё возможно, всё доступно. Я имею в виду — для сознания, для любых фантазий. Откуда ты знаешь, может человеку именно такой катализатор и нужен, чтобы его голова не на десять, а хотя бы на пятьдесят процентов заработала?
Наркотики. Я отхлебнул красного. Окна напротив играли закатными бликами. Бюргеры поливали анютины глазки на верандах. А как всё замечательно выстраивалось! Вот и приехали. Я задумался, стоит ли к ней приставать. С одной стороны, хотелось. Даже очень хотелось. Но наркота у меня отбивает все светлые позывы, если похоть можно отнести к светлому.
— Если бы у меня сейчас грибы были, я бы еще поэкспериментировала. И не смотри на меня так. Вот живут люди — и слышат, и видят именно то, что им указали слышать и видеть. И проживают, что им отпущено, и до конца дней не имеют малейшего представления, на что они, на самом деле, способны. Потому что привыкли воспринимать мир, как им приказано… Я тебе на угловом диване постелю. Поместишься? А это у меня знаешь кто висит? Это ловец снов. Да, настоящий ловец. Конечно, помогает. Вот, например, вчера я видела во сне дракона. Как ты думаешь, что бы это могло означать? И, главное, так ясно приснился: настоящий дракон, я даже, кажется, запах его чувствовала. И он со мной говорил. Я проснулась и, наверное, битый час лежала и ломала голову, что же он сказал. Ты не смеешься?
Чего тут смешного? Я не смеялся. Я курил и глядел сквозь прутья балконной решетки. Серая вуаль сумрака обесцветила краски. Пару раз подмигнув, загорелась желтая змейка уличных фонарей. Внизу, прилежным умытым строем готовились ко сну машины. Тонированное стекло черной «ауди-шестерки», стоявшей на перекрестке, поползло вниз; тут же на заднем сиденье вспыхнула зажигалка, и в момент вспышки, я успел заметить скуластый, узкоглазый профиль. Черные волосы, хвостик на затылке. Хотя, ничего странного. Вавилон. Всяких там ирокезов больше, чем истинных арийцев.
— И часто тебе драконы снятся? — спросил я.
— Самое забавное, что я про него никогда днем не думаю. И книжек никогда этих детских, фэнтезийных не читаю. Это не драконы, он один и тот же.
— А! Стало быть, приходил уже?
— Первый раз совсем давно, в детстве. Я лежала больная, маленькая была. Помню только, что не испугалась. Но рассказать никому не могла, описать бы не сумела. Просто персонажа такого в памяти не существовало, сказки-то у меня все от бабушки, там встречались, конечно, ведьмы разные, разбойники, но Змеев Горынычей не было.
— А потом? — Я затушил окурок.
Двое пьяных, нестройно горланя песню, переходили улицу. Краснокожий в машине поднял стекло. Не ищет общения. Забавно. Я подумал, не позвонить ли прямо сейчас Моряку в аппаратную, пусть проверит. Но воздержался. Не всегда следует торопиться с выводами, не всегда.
— Потом… Лет пять назад, наверное. Или шесть. Точно не скажу, иногда мне кажется, что я вообще много придумываю. Придумываю вещи, ситуации какие-то, которые могли бы со мной произойти, и не могу после разобраться, где действительность, а где я сочинила. С тобой такого разве не бывает? Ты разве не мечтаешь? Нет, я не то говорю. Это не мечты, потому что мечты должны быть у человека хорошие, счастливые, а у меня — совсем необязательно. Ты думаешь, я сумасшедшая? Порой такое напридумывается: как будто совсем другая жизнь у меня, и в другом месте, и люди, которых я никогда не видела. И я даже не понимаю, откуда берутся эти сюжеты, места какие-то, абсолютно незнакомые…
— Фантазерка ты. А дракон? Тоже из незнакомых мест?
— У меня вчера такое впечатление сложилось, точно он отчаялся мне сообщить что-то, понял, что я снова всё забуду, и как бы успокоил меня, мол, не беда, придумаем по-другому.
— Наяву пообещал прилететь? — не удержался я от иронии.
Инна подняла взгляд, и в лице ее отразилась такая детская обида, что мне немедленно захотелось взять свои слова обратно. Зазвенел телефон. На моих набежало полдвенадцатого. Вот тебе и романтическая ночь. Она скорчила гримаску, означающую: «Не представляю, кто это, никого не жду», и сняла трубку. Я постарался сохранить невозмутимость, но не смог. Не то чтобы планы интимные, чем дольше общаемся, тем меньше интимных мыслей, а как-то не по себе стало… Инна нахмурилась. Несколько мгновений губы ее шевелились. Она посмотрела сквозь меня.
— Дышит кто-то. И смеется…
4
— Это Моряк. Аппаратная на связи. Нью-Йоркский рейс совершил посадку. Парень из американского посольства встречает троих. Здороваются, жмут руки. У высокого — кейс с компьютером. У блондина — не определяю, но тоже электронное устройство.
— Внимание, третий пост. У меня по микрофонной линии сильные помехи. Говорят по-английски. Выходят на стоянку. Зеленый «мерседес» класса С, номер частный, берлинский.