Заноза Его Величества
Шрифт:
Даже так? А я, значит, как всегда, в счастливом неведении. И ведь ни словом, ни намёком, гад. Я тут прикидываюсь пленным партизаном, а они там уже все карты на стол.
— И как же меня представил Георг? — «Пятый. Ни разу не Болтливый».
— Дарья, — и ни грамма пренебрежения или непочтительности в её хорошо поставленном голосе. — Простите, если я повторила неправильно, мне всё же известно ваше имя с чужих слов.
Но отдать ему должное, что бы он там не наговорил, а он таки сумел представить меня так, чтобы вызывать как минимум, сочувствие.
Или это заслуга Феодоры Фогетт, что воспринимает меня достойно, безупречно, как равную?
«Ладно, исправлю минусик на плюсик, хоть и не заслужил», — невольно выпрямляю спину я.
— Можно просто Даша, — чего уж, колюсь.
Раз он доверился её подруге, наверно, могу доверять его тётке и я. И честно говоря, впечатление она действительно производит хорошее. Ни фальши в ней, ни превосходства. Что-то правильное, истинное, глубокое, искреннее.
— Очень приятно, Даша, — протягивает она руку, которую я пожимаю. — Спасибо, что пригласили. Я признаться, и сама искала повод прийти, но не думала, что он окажется столь печальным.
— Что же вас так расстроило? — проникаюсь я всё больше.
— Дамиан, конечно, — сокрушённо покачивая головой, начинает она стягивать с пальцев узкие перчатки. — Этот его поступок. Эти обвинения Георгу в лицо. Эти слова в адрес Катарины. Мне кажется, он и сам не ведал, что творит. Был в ужасе, в панике, в отчаянии. Он такой впечатлительный, — вздыхает она как мать неидеального ребёнка, которая прекрасно знает все его слабые стороны. — Ведь он считал, что она не просто сбежала. Сбежала в другой мир. Что никогда не вернётся. Оплакал, простился, простил. И вдруг… её венчают с Георгом, — сжимает она переносицу. — Простите великодушно, я так расстроена.
— Может вина? — встаю я. На её кивок наполняю бокал и протягиваю, возвращаясь на место.
— Спасибо! — она делает уверенный глоток. — Я понимаю, что у вас нет ни единого повода мне доверять.
— Как и у вас мне, но всё же вы пришли, — расшаркиваюсь я. Раз уж посчитали меня благородной дамой, так я умею, если что, честь короля не посрамлю.
— И очень надеюсь, что мой рассказ убедит вас, что я вам не враг, — делает она ещё глоток.
— Тогда я вас слушаю, — грациозно складываю на коленях руки.
— Дело в том, что про вас я узнала не от Лизы, а немного раньше, от самой Катарины. Можно сказать, что я видела Катарину последней. Когда после венчания её привезли во дворец, бедняжка, была настолько подавлена, что Фелисия без конца давала ей нюхательные соли, чтобы она не упала в обморок. Но переживала она не за себя, а за своего друга Карло, за вас, за свою семью. Вас ждал позорный столб, её родных — несмываемое бесчестие, и Карло — неминуемое наказание.
— Позвольте, но как? — Вот, уже полезли эти «позвольте» вместо «ни хрена себе». Правда, в присутствии Доры Фогетт матерные слова мне даже и на ум не идут. — Как она снова оказалась в своём теле? Она не говорила, как это произошло?
— Простите, Даша, нет. Она сокрушалась
— Последствия? — всё же кошу я слегка под дурочку.
— Прости меня, Святой Ог! — крестится она знакомым ромбом, обращаясь к потолку. — Я знаю, что он мой сын. И не имел права этого делать. Но прости их, ибо это был грех во имя любви. Простите Дарья, и вы, — опускает она взгляд на меня, перестав молиться, — но, по её словам, они с Дамианом уже были близки как мужчина и женщина.
— Она сама вам об этом сказала? — лезут на лоб мои глаза, правда, совсем не изящно. Но тут такая мизансцена, что не до реверансов.
Катька, похоже, правда была в шоке, раз призналась. В ужасе. В панике. В отчаянии. Особенно, когда пришла в себя и поняла, что голову ей всё же не отрубили. И в спальне её ждёт и без того разгневанный король. Или тоже знала, что этой женщине можно доверять?
— Да, во время омовения, — гордо вскидывает Феодора подбородок и в её взгляде вдруг появляется столько отваги. — И я приняла решение помочь.
— Помочь? Но как?! — ничего не понимаю я.
— Фелисия принесла с бойни свиной крови. Но клянусь, если бы простынь не была испачкана, я бы не дрогнувшей рукой полоснула свою ладонь, а не просто плеснула из этой бутылки.
— Но ведь простынь была испачкана?
— Слава богам, да! Мой подлог не потребовался. Но будь это не так, я всё равно расписалась бы в любой бумаге, а не только в этой заляпанной кляксами книге старика летописца, и подтвердила бы, что Катарина была невинна.
— Но почему? — степень прогрессии моего удивления явно стремится сейчас к бесконечности.
— Потому что я тоже мать, как и Элизабет. И тоже женщина, — вновь упрямо вздёргивает она породистый чистокровный королевский нос. — И ни за что не позволила бы её дочери стоять у позорного столба, быть оплёванной и истерзанной за свою любовь.
Определённо, это не воспитывается. С этим рождаются. С отвагой, мужеством и доблестью в голубой крови. И определённо они с Георгом одной крови.
— Жаль только, что тогда я не поверила во все эти перемещения душ, — продолжает Феодора. — Катарина всегда была словно не от этого мира. И мне показалось это её очередной фантазией, способом убежать от реальности. И потому я не узнала большего.
— Понимаю, вам определённо было не до этого. Значит, они любили друг друга? Дамиан и Катарина?
— И должны были пожениться, — делает она ещё глоток вина. — Не поймите меня неправильно, я никого не оправдываю. Но никого и не обвиняю. Георга за то, что он не отступил. Дамиана за то, что отступил. И Катарину, которая всегда поступала по-своему. В этой истории нет правых и виноватых. Но что бы ни было, Георг, а не Дамиан, стал её мужем и её первым мужчиной. И точка.
С последними словами она допивает вино до дна и встаёт.