Западня для князя
Шрифт:
Олеся
Арба неторопливо тащилась по дороге. Поскрипывали колеса, цокали копыта низкорослых лошадок, кто-то из нукеров напевал себе под нос протяжную степную песню.
Потолстевший мурза Усман развалился на подушках, пальцы в дорогих перстнях монотонно перебирали четки. Полы дорогого шелкового халата, распахнувшись, открывали расшитые парчовые шаровары и тисненые золотом сафьяновые сапожки.
Кочевники ограбили и разорили полмира. Уничтожили много культур, а своей-то только
Мысли мурзы текли неторопливо, вторя цокоту копыт. Размеренное покачивание арбы навевало дремоту.
Велика столица Сарай-Берке. Взметнулись ввысь ее купола и минареты в низовьях Итиль-реки. Тысячи рабов-ремесленников строили ее в поте и крови под ударами бичей. Сюда стекалась дань от покоренных народов и съезжались купцы со всего Востока за рабами и награбленными ценностями. Хотя частенько их самих грабили как в Орде, так и по пути в нее.
В Китае было лучше всего. Многое взяли: и осадные машины, и дорогие шелка, несметные богатства и знания. Но зачем кочевнику знания астрономии, архитектуры, письменности? Вот золото, драгоценности, шелка — это хорошо. Осадные машины еще лучше: с их помощью можно грабить новые города и подчинять целые народы, а остальное — чушь.
Мурза повернул голову и окинул взором движущиеся под охраной нукеров возы, прикидывая, не удастся ли утаить кое-что для себя из собранных ханских подарков и дани сверх того, что причиталось ему как численнику. На коленях лежал бархатный футляр с китайскими драконами. В нем ханский ярлык и серебряная пайцзе, дающие подателю неограниченные права и полномочия. Грубо говоря, законное право от имени хана делать все, что только ни вздумается.
На пайцзе так и было выгравировано:
Кто не исполнит, да будет предан смерти. Берке-хан.
А затем мысли его опять вернулись к последним событиям в Орде.
Да, хан назначил его численником, честь великая, но долго ли продержится у власти нынешний хан. Он уже немолод — дядя Сар-так-хана, а пережил его. В Орде зрела смута. Мало того, что сановники, огланы, мурзы, аги пытались урвать как можно больше друг у друга, постоянно проливая свою же кровь. Должности и почести раздавались направо и налево, а не как в былые времена — за умение управлять войском, лихость и отвагу в бою.
Великий Тему джин завещал: «Пока останется мясо мое или трава, смазанная моим жиром, иной не будет вам ханом».
Вот только мяса все меньше, все больше травы, смазанной жиром.
И рвут Орду на части, рушат единство и мощь. Отделились Великие степи, исконные земли монголов, смешались они с покоренными кочевниками. За великой Итиль-рекой, на востоке, Ок-орда стала независимой — русы зовут ее Синей, Кок-орду здесь — Золотой, а ведь это единые крылья великого войска, потрясшего вечерние страны.
Когда же вновь придет великий хан, способный объединить и направить бег наших коней?
Но нет, ханы ищут только богатства, сладкой жизни, многие ожирели не только телом, но и умом. А русы поднимаются, только недавно они были биты, города и деревни лежали в руинах, а они все отстроили и поднимаются.
Упорный лесной народ.
Правда, за крамольные мысли и такие слова о хане во времена Чингиса или Бату я мог, несмотря на знатность, оказаться в котле с кипятком. Хотя нет, при Чингисе в кипяток бросали непокорных простолюдинов, а знатным ломали хребет. Тоже себе не пожелаешь.
Так неторопливо и тревожно текли мысли мурзы, как медленно скрипела арба, цокали копыта и протяжно звучала песня нукера.
Но вдруг протяжность и размеренность сменились свистом, криками, ржанием коней. Мурза выглянул из возка. Вокруг валились выбитые стрелами из седел татары, бесились, от боли вставая на дыбы, кони.
Легкий посвист, и мурза с удивлением уставился на оперение стрелы, погрузившейся ему в грудь. Откинувшись на парчовые подушки, он в последний раз уставился на китайских драконов, вышитых на полотнище арбы, а затем его взгляд остановился навсегда.
На дороге лежали трупы людей и лошадей, несколько коней понуро бродили возле своих мертвых седоков, а вокруг сгустилась тишина.
Из-за деревьев выехали воины. Двое из них подъехали вплотную к арбе. Один явно был начальником отряда — с лисьим хвостом на шапке и двумя саблями на поясе, другой — просто важный ордынец. Они склонились над телом, чтобы убедиться, что мурза мертв.
— Ну и оскал, не мог умереть красиво.
— Усман и при жизни был неприятным человеком.
Георгий скакал во главе сотни разведчиков. Усталость постепенно брала верх над решимостью во что бы то ни стало двигаться вперед. Он не без оснований опасался, что просто выпадет из седла под ноги скачущим следом. Долгая дорога, несколько томительных часов в порубе, полных сомнений и отчаяния, а потом снова бешеная скачка. Да еще шея нестерпимо ныла в том месте, где его ударил кистенем Митяй. Не попытайся он увернуться — был бы покойником.
С Георгием поравнялся Хмурый.
— Скоро будем на месте, сбавим ходу, а то как бы на засаду не нарваться.
Сотник понимал, что это дельное предложение, однако сердце рвалось вперед.
Сделав усилие над собой, Георгий придержал повод и поднял правую руку. Сотня замедлилась. Потом остановилась.
Сотник тоже остановил коня, развернулся в седле.
— Вы двое поскачете вперед, — приказал он дружинникам, — мы следом, если что не так, сразу назад. Если все в порядке, подадите сигнал.
Двое дружинников, не говоря ни слова, отделились от остальных и поскакали вперед. Сотня поехала чуть медленнее.