Западня для князя
Шрифт:
А с Георгием действительно творилось неладное.
С тех пор, как они покинули улус бека, и до самого Сарая он не произнес ни слова. Его лицо застыло и не теряло этого напряженного выражения, словно его терзала какая-то внутренняя мука. Мысли витали где-то далеко от Семёна, дружинников и простирающейся вокруг степи.
— Не казни себя, ты же ничего не мог сделать, — не выдержал Семён.
Георгий и в этот раз не ответил.
Когда они приехали в лагерь, небо совсем потемнело и покрылось звездами. Сотник
Семён постоял рядом с шатром, потом позвал одного из дружинников, с которым еще на обозы ходил.
— Станешь сегодня здесь, — приказал он, — если сотника понесет ночью воздухом подышать, не пускай ни в коем разе да товарищей позови. Чтобы мне сотника в степь не упустили! Понял?
— Понял. Как не понять.
— Ну давай, иди, да смотри в оба!
— Обижаешь, Семён.
— Я не обижаю, а проявляю бдительность.
Теперь десятник слегка успокоился. Можно и своими делами заняться. Он отправился к воям, сидящим у костра.
Сон не шел к Георгию. Он, не раздеваясь, прилег на свою лежанку и теперь изучал купол шатра в мельчайших подробностях. Все уже спали мирным спокойным сном, а сотник, лишь только закрывал глаза, видел измученного Михаила, прикованного к столбу. При мысли о том, что после их отъезда Рушан-бек причинил ему какое-то зло, а возможно и убил, Георгия начинало бить крупной дрожью, которую он не сразу мог унять.
Хитрый бек действительно заронил в нем сомнение, стоит ли его жизнь жизни Михаила.
Умом сотник понимал, что это предложение сделано лишь для того, чтобы внести смятение, заставить его и бывших с ним дружинников напасть на улус и погибнуть в неравной битве. Георгий не принадлежал себе и не мог принимать подобные условия, пока выполнял задание князя. Но душа болела все равно.
Он, не колеблясь ни секунды, бросился бы в самую гущу схватки, чтобы выручить друга, но сейчас бесславно сдаться на радость беку… Нет, это невозможно.
Можно, конечно, попытаться отбить Михаила, но тогда они должны будут очень быстро покинуть Орду, так и не выполнив до конца задание князя. Да и народа потеряют ранеными и убитыми…
И все же нельзя оставлять Михаила в руках у этого бешеного зверя… Впору самому за ним ехать.
Георгий резко встал, направился к выходу из шатра.
Дорогу ему перегородил дружинник. Он, похоже, собирался его не пропустить.
— Это что такое? — изумленно спросил сотник.
Дружинник был смущен, но твердо ответил:
— Семён велел тебя в степь не пущать.
— Семён? Велел? Вроде бы я здесь отдаю приказания! Забыл, кто ваш сотник?
Часовой замялся.
— Ты, да только сейчас я тебя не пущу, не серчай.
В душе Георгия закипал гнев.
— Только попробуй! Руки прочь!
Из темноты
— Остановись, начальник. Добром просим. Не надо тебе в степь.
Георгий опешил. Первый раз его дружинники проявили такое неповиновение.
— Почему?
— Потому что за Михайлой Семён поехал.
Сотник замер, потом неожиданно громко расхохотался.
— Ай да лесной медведь! Опередил.
Сотник решительно отодвинул перегородившего дорогу дружинника и подошел к остальным.
— Сколько он народу с собой взял?
— Никого, сам поехал.
— Один… Впрочем, так у него больше шансов на успех, наверняка в улусе ждут небольшой отряд, — Георгий махнул рукой: — Жалко, меня забыл пригласить…
— Он так и подумал, что ты тоже соберешься, поэтому нам велел тебя сторожить, сказал, что твоя жизнь ценнее.
— Что бы он в этом понимал… А давно он уехал?
— Уж час прошел. Не догоним уже.
— Вот и я подумал. Нужно выслать дозор ему навстречу. А мы будем ждать. Больше ничего не остается.
Сотник быстро раздал указания, и его разведчики, как тени, покинули лагерь.
Сам вернулся в шатер, нужно было все обдумать. Он почему-то знал, что у Семёна все получится.
Не пущать в степь!
Сотник усмехнулся. Его ничто не смогло бы удержать.
Он снова прилег и попытался хоть ненамного забыться. Кто знал, что будет утром. Нужно отдохнуть.
Но события вечера все равно не шли из головы. Георгий снова стал испытывать беспокойство, теперь уже за Семёна. Вдруг он будет схвачен? Или убит? Сотник знал, что его десятник так просто не дастся. Но мало ли что может случиться.
Помоги ему, Господи!
За этими мыслями сотника вскоре и застал рассвет. Вдруг в лагере послышался шум.
Сотник мгновенно вскочил, стряхнув оцепенение, и выбежал из шатра.
Луна ярко светила на небе. Семён задумчиво глядел на тлеющие угли костра. Кроме дозорных, все должны были спать. Но в лагере чувствовалось напряжение. Если и спали, то сон был неспокоен. В шатре, в котором расположился сотник, тлела лучина.
Переживает, не знает, как поступить. Проклятый татарин, как ни поверни, хочет кого-нибудь из них погубить.
Десятник залихватски взмахнул рукой.
А, ладно, вспомним былое.
Семён тихо отошел от костра. И чуть погодя в темноте только чуткое ухо могло услышать приглушенный удаляющийся перестук копыт.
Караулы вокруг лагеря Рушана были двойные. В степи бродили конные разъезды: сами караульные и пастухи, охранявшие табуны. Среди юрт дремали несколько воинов. Кто стоя, опершись о копье, кто сидя у входа в юрту. Трое сидели у костра в центре становища.
Семён незаметно проскользнул ужом и притаился у войлока одной из юрт на краю становища. Осмотрелся, заметил внутренние караулы. Пополз дальше.