Западня
Шрифт:
Снова лежу в кровати, совершенно неподвижно, а мысли продолжают метаться. Мне страшно. Мне холодно.
И вот в голове возникает какой-то звук, гул, нет, грохот, он растет, исчезает, начинается снова, пульсирует, сильный и страшный, все громче, громче, громче, зажимаю ладонями уши, с трудом перевожу дух, опускаю руки и понимаю, что это я так слышу тишину. Это все, что осталось после дня, который все должен был решить. Тишина. Сажусь, слушаю ее, но вот она начинает стихать, умолкает. Больше ничего не осталось. Только холод в ночи. Все глухо кругом,
И тут вдруг сажусь, и в руке уже телефон, и не помню, чтобы я принимала какое-то определенное решение, но уже набираю номер.
Сердце бешено колотится, дыхание частое, мысли скачут, перебивая друг друга, а я, наконец, звоню, наконец, делаю то, на что не решалась все эти двенадцать лет. Я помню этот номер наизусть, я так часто набирала его и потом сбрасывала – десятки, сотни раз. Первый длинный гудок выдерживаю с трудом, почти рефлекторно пытаюсь дать отбой, но принуждаю себя терпеть. Второй гудок, третий, четвертый, почти с облегчением думаю, что не возьмет, и тут он снимает трубку.
25. Йонас
Мобильник Йонаса Вебера завибрировал в третий раз за последние полчаса. Он достал его из кармана, посмотрел на дисплей, увидел, что звонит Софи, и обругал себя за то, что дал ей номер своего мобильного телефона. Немного поколебавшись, он все-таки ответил.
– Вебер слушает.
– Это Софи Петерс. Мне непременно нужно с вами поговорить.
– Софи, понимаете, мне сейчас не совсем удобно, – сказал он и почувствовал на себе взгляды Антонии Буг и Фолькера Циммера, как только произнес это имя. – Давайте я вам перезвоню.
– Но это правда срочно, и правда очень, очень важно.
– Хорошо. Подождите секунду.
Что-то в ее голосе насторожило Йонаса. Он звучал странно. Немножко маниакально.
Он бросил на коллег виноватый взгляд и покинул место преступления, на которое их только что вызывали, с облегчением, даже радостью, вышел за дверь.
– Слушаю вас, я ненадолго вышел, – сказал он.
– У вас там совещание или что-то в этом роде?
– Что-то в этом роде.
– Извините. Я тут в музее. Увидела картину Ван Гога «Подсолнухи». И тут… Помните, я вам говорила, что это должен быть какой-то незнакомец? Потому что никто из знакомых никогда не причинил бы Бритте никакого вреда? И вы сказали, что я представляю Бритту каким-то ангелом. Она и была такой, понимаете? Она была своего рода ангелом.
– Софи, говорите, пожалуйста, медленнее, я не поспеваю за вами.
Он услышал нервное дыхание в трубке.
– Я заметила, что в квартире Бритты было что-то не так, что-то неправильное. Я вам еще об этом говорила, помните? Что злодей что-то оставил на месте преступления, ну, как серийные убийцы в кино. Было что-то не так, но я не могла понять, что. А теперь,
Слова ее лились сплошным потоком, без пауз, она задыхалась от волнения.
– Успокойтесь, Софи, – терпеливо сказал Йонас. – Сделайте глубокий вдох. Хорошо. Продолжайте.
– Я тогда говорила, что это, скорее всего, серийный убийца, псих, а вы сказали, что серийных убийц почти не бывает, что они встречаются очень редко, что большинство преступлений совершают любовники и все такое.
– Софи, я все прекрасно помню. Так что вы поняли?
– И вы говорили, что это не может быть серийный убийца, хотя бы потому, что нет никакой серии, нет похожих случаев. А что, если Бритта – начало? Начало серии? Что, если он продолжит?
Йонас молчал.
– Йонас, вы слышите меня?
– Слышу.
Она говорила сумбурно, но он понимал, что ей надо просто выговориться и останавливать ее бесполезно.
– Ладно. Как я сказала, я была в музее. И стояла перед «Подсолнухами» Ван Гога. Помните, я вам говорила, что в квартире Бритты было что-то не так? Теперь я знаю что. Удивительно, почему я сразу не сообразила, просто какая-то блокировка сознания. Возможно, потому, что это было слишком очевидно, слишком бросалось в глаза, а я мысленно искала чего-то скрытого, тайного. Черт, но я же чувствовала, чувствовала!
– И это были цветы, – сказал Йонас.
На мгновение Софи от потрясения потеряла дар речи.
– Так вы знали? – наконец спросила она.
– До этого момента – нет, – сказал Йонас, стараясь не выдавать волнения. – Послушайте, Софи, мне действительно надо возвращаться.
– Но вы понимаете, Йонас, что это значит? – продолжала Софи, не обращая внимания на его слова. – Убийца оставил рядом с телом Бритты цветы! Какой нормальный убийца, который действует в состоянии аффекта, ослепленный ненавистью, оставит рядом с жертвой цветы?
– Софи, давайте поговорим позже, в спокойной обстановке, – сказал Йонас.
– Но послушайте…
– Я сразу же после совещания перезвоню вам, обещаю.
– Эти цветы там оставил убийца, понимаете? Это не Бриттины цветы! Бритта ненавидела срезанные цветы! Это всем известно! Может, цветы и есть его фирменный знак! Если так, то он еще раз их оставит! В этом направлении вам надо вести расследование. И возможно, тогда вы сможете этому помешать!
– Софи, мы погорим позже, обещаю.
– Но я должна вам еще сказать друго…
– Позже.
Он закончил звонок, положил телефон в карман и вернулся в душную квартиру.
Место преступления, которое тщательно осматривали его коллеги, удивительным образом походило на то, где было найдено тело Бритты Петерс. На полу гостиной лежала блондинка в белом платье, почти целиком залитом кровью. Что касается внешнего сходства, то новая жертва вполне могла сойти за сестру Бритты Петерс. Она тоже жила одна и тоже на первом этаже. Дверь на террасу, по словам патрульных, которые первыми вошли в квартиру, тоже была открыта.