Западня
Шрифт:
Бархатистые сумерки пахли осенью. Софи и не заметила, как душное жаркое лето превратилось в сварливую осень. Она быстро шла по ночным улицам, удаляясь от оживленных кварталов, петляя темными переулками. Она так и не обдумала толком свой безумный план.
Западня для убийцы. И она в роли наживки.
Идеальный план, если не сильно дорожить жизнью.
Софи обратила внимание, что думает полицейскими терминами. Убийца. Жертва. Надоедливая свидетельница. Симпатичный комиссар. Так было легче и проще смотреть на вещи. Не трагедия, не события собственной жизни, просто «очередное дело».
Софи шла быстро. Почти бежала. Встречных становилось все меньше. Стало прохладно, почти холодно, дул пронизывающий ветер. Софи расстегнула куртку, хотелось промерзнуть, дрожать, почувствовать наконец что-нибудь кроме горя и ярости, как хорошо, если бы остался только холод. Или боль.
Что-то внутри говорило ей, как разрушительны эти мысли, как неразумно то, что она делает, подгоняемая неуемным чувством вины. Но Софи заставила замолчать эти предостерегающие голоса и свернула в темный безлюдный парк. Она села на скамейку и стала ждать. Напряженно вглядывалась в темноту, ждала, мерзла. Прошло не так много времени, когда она увидела его.
24
Маленькими глотками пью чай. Включила музыку в надежде, что голос из колонок заглушит мои внутренние голоса, но пока не получается. Элла Фитцджеральд поет мне о лете и легкой жизни, но лето далеко, а во мне только тяжесть и голоса, которые продолжают говорить правду. Озеро в лучах утреннего солнца переливается всеми цветами радуги – синее, фиолетовое, багровое, оранжевое, желтое и опять голубое.
Я видела Виктора Ленцена в ту страшную, душную, багровую ночь, в этом я уверена на сто процентов.
Линда и ее истории.
Я его видела.
Так же, как оленя на лесной поляне?
Но я уже не ребенок. Все дети выдумывают, фантазируют.
А ты до сих пор занимаешься этим.
Я знаю, что видела его. Я не сумасшедшая.
Ах, вот как?
Эти светлые глаза. Очертание бровей. Выражение лица, эта смесь страха и агрессии. Все это я тогда видела, и все это я узнала. Когда он стоял передо мной. Здесь. Вчера.
У него алиби.
Я его видела.
Железобетонное алиби.
И все же он был там. Я его видела.
Почему же его не схватила полиция?
Полиция и меня «не схватила». Если я сошла с ума, и убила свою сестру, и все в это верят, почему меня не арестовали?
Тебе повезло.
Мне никогда не везло.
Ты ловко умеешь лгать.
Я не лгу. Я его видела. В дверном проеме террасы.
Ты так часто рассказывала эту историю, что в конце концов сама в нее поверила.
Я знаю, что я его видела. Я прекрасно помню себя в тот вечер.
Ты сумасшедшая, Линда.
Чушь!
Слышишь музыку, которой нет.
Но я прекрасно помню себя.
Видишь то, чего нет, у тебя постоянно кружится голова, она у тебя разрывается на части от невыносимых болей, и ты ничего не можешь с этим поделать.
Я точно помню. Он был там. Я смотрела ему в глаза. А он – мне. И он меня ненавидит за то, что я запомнила его в ту ночь. Он был там. Он убил Анну. А может, я ошибалась все это время. Может, Анна не была случайной жертвой. Может, они были знакомы. Если я ничего не знала об этом романе, это не значит, что его не было. Кто знает? Может, ревнивый любовник. Извращенец. Сумасшедший.
Это ты сумасшедшая. Может, у тебя шизофрения. А может, опухоль в мозгу. От болей, от головокружений, от музыки.
Эта отвратительная музыка.
Смотрю в окно, вода сверкает, искрится, и вдруг вдалеке, на восточном берегу озера, что-то зашевелилось. Пара сучьев движется в лесу, проплывает между деревьев и появляется на опушке величественный, мощный олень, исполненный достоинства, царственный, прекрасный. Смотрю на него, затаив дыхание, словно художник, впитываю его величавые движения, его горделивую грацию, его мощь. Несколько мгновений он стоит в легкой дымке, которая поднимается от озера, а потом неторопливо поворачивается и растворяется среди деревьев. Сижу. Так часто я здесь сидела в надежде увидеть какое-нибудь животное и так редко видела. Но чтобы оленя? Никогда. Этот олень – посланный мне знак.
Никакой это не знак. Ты видишь то, чего нет.
Долго сижу у окна в своем тихом огромном доме, который и есть мой мир, смотрю вдаль с надеждой, что олень снова появится, при этом прекрасно понимаю, что этого не случится, но все равно сижу и жду. А что мне еще делать? Сижу, смотрю, и блики на поверхности озера, слегка вдруг взволнованной ветром, успокаивают меня. Солнце поднимается выше и выше, равнодушное ко всему тому хаосу, что творится в моем мире. Оно озаряет другой мир.
Солнцу около 4500 миллионов лет. Мне это известно, у меня было много времени на чтение в последние десять, одиннадцать лет. За эти годы оно много чего озарило. А вот теперь его утренние лучи сквозь стекло согревают меня. Это успокаивает, это приятно, я наслаждаюсь, греюсь, жадно впитываю этот свет, просто сижу. Чудесный день. Может, получится забыть все, что было, и просто жить, быть благодарной за этот день, эту опушку, это озеро, этот солнечный свет. Солнце поднимается все выше, оно неутомимо, несмотря на 4500 миллионов лет, а я наслаждаюсь тишиной и теплом. Мне не нужно ничего делать, и я уже начинаю думать, что надо вот так сидеть здесь на солнышке, спокойно, и лучше даже не двигаться, чтобы не спугнуть это безмятежное состояние, как снова слышу ее. Эту музыку.