Западня
Шрифт:
– Меня зовут Линда Михаэлис. Могу я поговорить с комиссаром Шумером?
– К сожалению, нет, – отвечает полицейский. – Перезвоните завтра.
Черт! С трудом сдерживаю себя. Но я не хочу потерпеть еще одно фиаско. Мне нужна помощь.
Спускаю воду в унитазе, открываю кран, чтобы родители, которые сидят там и волнуются, услышали. Выхожу из ванной, возвращаюсь в гостиную. Лица светлеют, когда они видят меня. Понимаю, каких усилий им стоит сдерживать себя, не сверлить меня взглядами, пытаясь найти на моем лице следы пережитого за все эти годы. Снова сажусь. Беру бутербродик, чтобы
– Алло.
– Добрый вечер. Это Линда Конраде?
Голос мужской. Но незнакомый. Это меня тревожит. Встаю, извиняющимся взглядом смотрю на родителей, выхожу в коридор, закрываю за собой дверь.
– Да, это я. А с кем я говорю?
– Добрый вечер, фрау Конраде, хорошо, что я до вас дозвонился. Меня зовут Максимилиан Хенкель. Ваш номер мне дал наш сотрудник Виктор Ленцен.
Меня покачнуло.
– Вот как? – едва выговариваю я.
Чтобы окончательно не потерять равновесие, приходится прислониться к стене.
– Надеюсь, это не слишком страшно, что беспокою вас в столь поздний час, – говорит мужчина и, не дожидаясь ответа, продолжает: – Я по поводу интервью. Мы все, естественно, в восторге от вашего предложения дать нам интервью. К сожалению, с первого захода не получилось. Надеюсь, вам уже лучше?
Что, собственно, происходит?
– Да, – сдавленно выговариваю я.
– Супер, – говорит он. – Виктор сказал, что вы себя не очень хорошо чувствовали и интервью не получилось. Но нам бы очень хотелось дать ваше интервью в следующем номере нашего издания. Не будете ли вы так добры снова дать интервью в другое, любое удобное для вас время? Как можно скорее.
У меня перехватывает дыхание.
– Снова дать интервью? – недоверчиво спрашиваю я. – Опять Ленцену?
– О, простите, надо было сразу сказать. Виктор, к сожалению, не сможет, он неожиданно сегодня вечером решил срочно отправиться в длительную командировку в Сирию, ему нужно собрать материал. Но если вы любезно согласитесь встретиться со мной или с одним из моих коллег…
– Виктора Ленцена завтра не будет в стране? – с трудом выдавила из себя я.
– Ну да, он такой, – небрежно замечает он. – Рано или поздно его все равно потянуло бы за границу. Понимаю, он – ваш выбор, но, возможно, мы могли бы…
Просто кладу трубку. Голова гудит.
В моем распоряжении только эта ночь.
Я так погружена в свои мысли, что вздрагиваю, когда открывается дверь и из гостиной заглядывает мать.
– Все в порядке, милая?
У меня от радости сердце выскакивает из груди. Так меня не называли уже много лет.
Из-за приоткрытой двери над лицом матери появляется лицо отца.
Несмотря ни на что, не могу сдержать улыбку.
– Да, – говорю я. – Но простите, мне надо срочно бежать.
– Прямо сейчас? – удивляется мать.
– Да. Мне очень жаль, но кое-что надо сделать.
Родители растерянно смотрят на меня.
– Но мы тебя столько не видели, ты не можешь вот так вот сразу уйти, – говорит мать. – Прошу, останься на ночь.
– Я скоро вернусь. Обещаю.
– Это не может подождать до утра? – говорит отец. – Сейчас уже поздно.
Смотрю на озабоченные лица родителей. Им все равно, что я пишу, как я живу, они просто хотят, чтобы я была рядом. Линда. Их старшая, их единственная любимая дочь. Родители молча смотрят на меня, и рядом с ними я становлюсь мягче.
– Мне очень жаль, – говорю я. – Я вернусь. Обещаю.
Обнимаю мать, мне хочется расплакаться. Осторожно выскальзываю из ее объятий, она нехотя отпускает меня. Обнимаю отца, вспоминаю, как он подбрасывал меня, маленькую, сам такой большой и сильный, смеющийся великан. А теперь такой хрупкий. Отстраняюсь от него. Он смотрит на меня, улыбается. Дрожащей рукой берет меня за подбородок, проводит по щеке большим пальцем, как в детстве.
– До завтра, – говорит он и отнимает руку.
– До завтра, – говорит мать.
Киваю, вымучиваю улыбку.
Беру сумку и покидаю родительский дом. Выхожу на улицу, и ночь поглощает меня.
31
Сижу в такси перед его домом. К моему глубокому облегчению, в окнах горит свет. Значит, он дома. Хоть и развелся, живет по-прежнему здесь. По крайней мере, насколько мне известно. Впрочем, его семейное положение здесь и сейчас не имеет для меня никакого значения.
Дышу смесью запахов кожаных сидений, пота и бронебойного лосьона после бритья. Смотрю на ступеньки крыльца, вспоминаю, как мы сидели на них в темноте и курили одну сигарету на двоих, это было так давно. За эти двенадцать лет я ни разу не видела Юлиана. Вначале была уверена, что это не может так просто закончиться. Что он рано или поздно объявится. Позвонит, напишет, неожиданно придет, как-то даст о себе знать, но ничего этого не случилось. Комиссар Юлиан Шумер. Вспоминаю ту связь, которая установилась между нами, невидимую и в то же время реальную, как электричество или сновидение.
Я скучала по нему. А вот теперь сижу в такси перед его домом, время идет, водитель слушает классическую музыку по радио, тихонько в такт постукивает пальцами по рулю, а я пытаюсь набраться смелости и выйти наконец из машины.
Решаюсь. Быстро иду к дому, зажмуриваю глаза, ослепленная светом фонаря, загоревшегося от сработавшего датчика движения, поднимаюсь по ступенькам крыльца, звоню. Пытаюсь подготовиться к встрече с Юлианом. Мои чувства сейчас не имеют никакого значения. Важно только то, что он мне верит. Что он мне поможет. Делаю еще один глубокий вдох, выдох, тяжелая деревянная дверь открывается.
На пороге стоит очень высокая, очень красивая женщина и вопросительно смотрит на меня.
– Что вам угодно? – говорит она.
На мгновение теряю дар речи. Ну что я за идиотка! Почему мне даже в голову не пришло, что это возможно? Жизнь идет своим чередом.
– Простите, что беспокою вас, – говорю я, приходя в себя. – Юлиан Шумер дома?
– Нет, его нет.
Женщина скрестила руки на груди, прислонилась к дверному косяку. Волнистые темно-рыжие волосы падают на плечи. Она бросает взгляд на такси возле дома, снова смотрит на меня.