Западный рубеж
Шрифт:
Армейские особые отделы имеют гораздо больше самостоятельности, нежели территориальные отделы. Скажем, если я обязан согласовывать структуру и штатное расписание Архчека, включая радиоперехват, с Москвой, то армейцам достаточно убедить в этом командование армии. Собственно говоря, это и правильно, потому что особисты стоят на довольствии РККА, а кадры к ним поступают через военкоматы. Посему, на месте Кругликова, я бы уже озаботился радиоперехватом. На Балтике еще в прошлом году начали создавать пеленгаторные станции, а к нам, на Север, они придут не скоро. Военно-морского флота на Севере пока нет, так что, морской радиоразведкой тоже никто не занимается. И пусть станции радиоперехвата «заточены» на разведку, но они могут перехватывать и «шпионские» послания с советской территории. Другое дело, что наши армейцы отчего-то не рассматривают «ихних разведчиков» с радиостанциями, как реальную угрозу государству. Да и мое начальство меня
Значит, мои сетования все равно никто не услышит и не поможет, и те вопросы, что можно решить с помощью радиоперехвата, придется решать оперативным путем. И с установкой радиостанции на бронепоезд дела идут плохо. То того не хватает, то этого. И главное — нет специалиста, чтобы взялся всю эту технику обслуживать. Что проку от радиостанции, если на ней некому будет работать?
А у меня новая бюрократическая коллизия. Вроде бы, сейчас я должен заняться проверкой на «вшивость» радиста с ледокола «Таймыр». Ну, не сам, а как сказано выше, озадачить Никиту Кузьменко, дав ему в помощь одного-двух человек. Но беда в том, что оный ледокол, как и все остальные суда, базирующиеся в Архангельске и Мурманске, теперь относится к ведению Управления морского транспорта Белого моря, а его начальник, товарищ Черкасов, уполномоченный наркомата путей и сообщений, прибыл из столицы вместе с пятью товарищами из Трансчека. А данные товарищи чересчур ревностно принялись за дело, пытаясь не столько обеспечить безопасность и порядок в порту, сколько оградить его от всякого вмешательства губчека. Мол — вы в наш монастырь не лезьте, сами с усами, да еще из Москвы! Классика жанра. Все стремятся расширить сферу своего влияния и не допустить в нее чужаков. Правда, со мной они связываться не решались, понимая, что начальник губчека, имевший статус «особоуполномоченного», способен поставить всех на четыре точки, и никто его (то есть, меня) не осудит. Но в отношении моих оперативников, своих коллег, кстати, вели себя просто по-хамски. Мало того, что требовали регулярно отчитываться о своих действиях, так у них еще хватило наглости заявлять, что для решения некоторых вопросов к ним должен явиться сам товарищ Аксенов, чтобы согласовать действия губчека с трансчека. Нет, я конечно все понимаю, у каждого своя работа, но, когда тебе вставляют палки в колеса, а чисто формально, вроде бы, придраться не к чему, я начинаю звереть.
Что ж, мы люди законопослушные, и в порт без разрешения «транспортников» не лезем. Другое дело, что в порту, столичная ты штучка, жить не станешь, придется выходить в город. А там… Здравствуйте, а позвольте документы посмотреть? Но отчего же вы, дорогие мои коллеги, приезжаете в провинцию со старыми документами, если согласно инструкции за номером шестьдесят пять дробь двенадцать от третьего марта тысяча девятьсот двадцатого года в служебном удостоверении сотрудника ВЧК должна находиться его личная фотография? Конечно, верим, что вышеупомянутые товарищи представляют Транспортный отдел ВЧК, но кто сказал, что они — это вы? Может, злоумышленники вкрались в доверие славных товарищей из Трансчека, убили и воспользовались их документами? Знаете, бывали прецеденты. Так что, будьте любезны, сдайте оружие, дергаться не стоит. А теперь посидите немножко, пока Москва не соизволит ответить на наш запрос. Мы даже фотографии сделаем, чтобы по ним в столице вас опознали. Нет, не трупы опознали, не пугайтесь, живых. Но кто виноват, что паровозы медленно ходят? До Москвы целая неделя, обратно еще неделя, да еще время требуется, чтобы фотографии сделать, сопроводительные курьеру выписать. Ах да, край у нас дикий, поезда ходят раз в неделю, как раз сегодня ушел, теперь придется следующего ждать. Да, лошадей придется запрячь, а на чем вагоны тащить? Говорю, край у нас дикий, лопари до сих пор на паровозы с рогатиной бросаются. И совершенно правильно говорите, товарищи, что начальник водно-транспортного отдела ВЧК
Так что, сидите, товарищи, не мешайте работать. Паек вам дадут, кипятком обеспечат, что еще надо? Газеты читайте. Архангельские свежие, а московские, уж как пойдет. И не волнуйтесь, придут ваши документы с фотографиями. И станете вы через месяц, максимум, через два, бороться с контрреволюцией, обеспечивать безопасность водного транспорта.
Ах да, а где ваши командировочные предписания? Вы же должны их в губчека предъявить. Предъявляли? Хм. Странно. А в журнале контроля отчего-то записи нет. Секретарь канцелярии виноват? Накажем! Выговор объявим. В карманах были? Не было их, иначе бы вместе с остальными вещами в опись включили. Но вот без командировочных предписаний работать нельзя, так что придется вам за ними в Москву возвращаться. Потом, когда новые удостоверения прибудут.
Нет, на самом-то деле я не такой зверь. Как только мои ребята закончат с радистом, «трансчекистов» можно и отпустить. В конце концов, одно дело делаем, да и камера — это не общежитие, мне она для других сидельцев нужна, а не для столичных дураков. Поработают москвичи и со старыми «ксивами», пока новые не придут. Если будут себя хорошо вести, мы им и помогать станем. А если плохо… Ну, дорогие мои, неужели я, со знанием столетней истории моей спецслужбы, да не найду, к чему придраться?
Так, оперативников озадачил, срочные дела разгреб, теперь нужно потолковать с экс-поручиком Потылицыным, устроить ему очную ставку с бывшим начальником, но вначале глянуть бумаги.
Здесь у него данные по норвежской армии и флоту. Полистал, но вдумываться в цифры не стал. С военно-морским флотом у нас плохо, лучше не расстраиваться. Сделаем копии с доклада Потылицына и передадим в бюро Разведупра шестой армии. Нет, лучше начдиву Филиппову, а уж тот пусть сам переправляет бумаги в штаб армии. Армейская разведка считает себя такой секретной, что «шифруется» даже от губчека, выдавая свою «контору» за один из хозяйственных подотделов. Ну, пусть себе играют, мне не жалко.
Раздался стук в дверь, и в узкую щель заглянул дежурный:
— Товарищ начальник губчека, Книгочеев прибыл. Впускать?
Когда бывший жандармский ротмистр уселся, вольготно расположившись на стуле для посетителей, я спросил:
— Александр Васильевич, есть что-то такое, чего я о вас не знаю?
— Как я полагаю, вы много чего обо мне не знаете, — ответил господин бывший жандарм, глядя невинными васильковыми глазками, под цвет его прежнего мундира.
— А поподробнее? — вздохнул я.
Книгочеев развел руками.
— Вас же не мои пристрастия интересуют, а дела служебные, так?
— Именно, — подтвердил я, а потом добавил: — Колитесь, Александр Васильевич, иначе я могу сильно обидеться. Репрессиями грозить не стану, сами знаете.
— Знаю Владимир Иванович, знаю, — кивнул Книгочеев. — Вы не из тех людей, что любит угрожать, вы сразу делаете. Вроде, из того, на что имел право, я все рассказал.
— Значит, останется рассказать мне о том, что рассказывать не имеете права, — заключил я. — Неужели слово чести давали или подписку?
— Знаете, Владимир Иванович, иногда у меня возникает такое чувство, что у вас жандармский опыт поболее моего будет. И что служили вы в жандармерии или в КРО в чине не меньше полковника. А ведь по вашему виду и возрасту никак не скажешь.
А ведь угадал, паршивец. И про стаж, и про звание. Правда, третью звездочку я обмыть не успел, но представление-то подписано. Всем хороша должность начальника губчека, но ее надо бы подкрепить званием и соответствующими регалиями.
— Считайте, что так оно и есть, — повеселел я. — Считайте, что старший по званию и выслуге разрешает вам нарушить подписку. Более того — ваш непосредственный начальник. Да вы ничего особо-то и не нарушите. И самое главное мне известно.
— Владимир Иванович, только не примите за оскорбление — для нас с вами это не оскорбление, а комплимент, вам не говорили, что вы очень большая сволочь? — через силу усмехнулся Книгочеев.
— Даже не представляете, сколько раз, — не стал я спорить и даже не подумав обидеться. Чекист — он сволочь не потому, что сволочь по жизни, а потому что работа такая.
— Вот вы сейчас даете понять, что все вам уже известно, хотя на самом-то деле вы ничего не знаете, но вид делаете внушительный. Право слово, будь на моем месте кто-то другой, купился бы.