Запах денег
Шрифт:
— Мы свое Солнце зажжем, — произнес Державин. — Сбегай на кухню, милая, взбей гоголь-моголь…
Утром носильщику Нож сообщил, что братия нашла выход. Правда — какой, сказать он пока не может. Банкир же к вечеру поведал Державину следующее: он заказал в Швейцарии аналог Солнцу — люминесцентный светильник, крепящийся платиновыми скобами к Луне.
“Молодцы ребятки! — возликовал носильщик и мысленно добавил. — Хотя я свое солнце уже и нашел. Солнце любви радости!”
Державин похлопал себя по плоскому животу и с ласковой гортанностью
— Ксанушка, касаточка, подь сюда!..
Капсула 6. ОБЕЗЬЯНА В ЧЕПЦЕ
А началось все с того, что в Москве, на улице имени 1905 года, умерла весьма богатая и влиятельная старушонка, Людмила Павловна Шнырь.
Бабушка была некоронованной королевой астраханских рыбацких поселков. Добрая половина осетров и сопутствующих им черной икры отходила к ней, и ложилось на пенсионный счет московской сберкассы, а также в виде алмазов и жемчугов в специальные бронированные ящички многочисленных коммерческих банков.
И вот, померла старушка.
Конечно, жаль.
Хотя, честно говоря, и не очень.
Я ее не видел, вы ее не видели — чего же жалеть?
Но все-таки…
Жил человек и вдруг нет его.
Странно!
И надо заметить, что имелась у этой осетровой бабушки фаворитка и дьявольская любимица — обезьянка Мими.
Эта Мими, пятнадцати годков от роду, в общем-то уже довольно-таки солидная макака, таскалась со старухой, когда та еще была живая, повсюду, и к косметологу, и к диетологу, и в бассейн, и к зубному хирургу, даже в банк, и в тот, нарядившись в какую-то кричащую пастельными цветами попону, наведывалась.
Обезьянка эта, полномочная представительница джунглей, не в пример нам, дико переживала смерть своего патрона, она посыпала свою мохнатую башку землей из горшка с кактусом, корчила рожи, и горевала с неподдельной искренностью.
Но горе было не только у обезьяны.
Горевали и сыновья старухи, Володя и Федя, 30 и 38 лет соответственно отроду.
И горе их было нешуточным.
Дело в том, что сейф с завещание стоял в спальне старухи, и братья, из ложной скромности, остерегались поглядеть чего в нем, пока их маман была еще только на полпути к праотцам.
Но тут мать неожиданно отошла, страсти улеглись, чего стесняться?
Нечего!
Тем более старуха лежала в церкви и ее ревностно, за особо крутые бабки, отпевали всякие дьячки и архидьяконы. Пахло ладаном и пр. и пр.
И тогда входят Вовочка с Федюшей в мамашину опочивальню. Ласково глядят на сейф. Предвкушая, наверное, преувлекательное чтение завещания, уже внутренне похохатывают и потираю руки, и вдруг видят, что такое, их матушка, их маман Людмила Павловна Шнырь, собственной персоной, этакая некоронованная осетровая королева постперестроечной России, лежит себе в кроватке с золотым балдахином, и глядит на своих чад, то есть на Володю с Федей, пронзительными карими глазами.
Я думаю, вы легко поймете чувства единокровных братьев.
Кубарем они скатились по винтовой лестнице со ступеньками из туапсинского каштана, и оказались прямо-таки в дружеских объятиях дьякона Игоря и архидьякона Михаила.
— Матушка воскресла! Караул! — молодым козликом верещал Вова.
— Провокация! — густым басом пророкотал Федя, размазывая обильные слезы по своим довольно-таки пухлым щекам.
— Спокойствие, братья-наследники! — с легкой улыбкой посвященности в высшие инфернальные сферы, сказали им служители культа. — Сейчас мы поднимемся наверх, и все, безусловно, выясним.
Настало самое время сказать, что в постели баснословно богатой покойницы лежала не она сама, а всего лишь ее фаворитка и наперсница, представительница загадочного мира хвостатым макак, обезьянка Мими.
За всю свою пятнадцатилетнюю, по обезьяньим стандартам долгую жизнь, она вдоволь насмотрелась за одеванием и косметическими уловками старухи, и теперь вырядилась в хозяйкин батистовый халат, напялила на ушастую башочку ночной чепчик с рюшечками, изрядно набелила и насурьмила мордецо, потом взяла, да и запрыгнула в еще неостывшую бабушкину постель.
Старушка перед смертушкой выглядела неважнецки, вот братья-то и обознались.
И теперь эти две сиротки, эти великовозрастные счастливые наследники, дико переживали, спутав примитивного примата со своей мамой.
Дураки!
Все-таки разница была.
Не надо сразу шарахаться.
Им бы остановиться и приглядеться.
Не захотели.
Или не смогли. От малодушия.
Или еще отчего. Точно не знаю.
Но дело даже не в том.
А в том, что братья приняли Мими за весьма некстати воскресшую мамашу.
Им бы радоваться, бить во все малиновые колокола, а они…
Однако, что же поделывают дьякон с архидьяконом?
А наши дьякон Игорь и архидьякон Михаил, с какими-то золотистыми хоругвями, и с кадилом на кипарисовом масле, поднимаются по изящной винтовой лестнице к опочивальне мамаши, уверенно входят туда, где под расшитым изумрудными павлинами балдахином нежится на шелковых простынях нахалка и притворщица обезьянка Мими.
И видят тут религиозные работники странное.
В своей долгой жизни Людмила Павловна Шнырь, сквернословила и клятвопреступничала, грабила нищих и пинала сапожком из крокодиловой кожи бродячих собак, а тут, глядите-ка, воскресла.
Вопреки прямо-таки всякой логике жизни.
Воскресла, да еще и нагло таращит на батюшек из-под своего чепца с рюшечками, наглые, чрезвычайно живые карие глаза.
Неприятно!
Служители культа решили сразу брать быка за рога, разоблачить старушку, тем более сироты Вова с Федюшей пообещали им солидную мзду.