Запах лимона
Шрифт:
Искренне тебя любящий друг
Николай Утлин.
Мысли молодого человека спутались. Завертелись в голове известные со слов Петрова сообщения телеграфистки и история в Ростове, и это страшное безрезультатное опознание трупа.
Успокойтесь, Борщевский. Посмотрите внимательно на число. 29/11… Ну, вот, и все ясно. Письмо написано за две недели до смерти.
«Вы знаете, что Николай Трофимович убит?».
Вспыхнула. Слезы на глазах платочком вытирает. Да, она знает… Это так ужасно… Что ж, конечно, теперь письмо не имеет значения, она так и думала… так боялась…
Да нет же, нет, тем более! Он примет в ней самое близкое участие… Особенно теперь,
Бедная Валентина Степановна совсем смущена. Сейчас опять брызнут слезы. Искренне добрый и отзывчивый Борщевский, действительно, принимает самое близкое участие. У его квартирной хозяйки найдется свободная комната, а сейчас живо идемте обедать.
«Одну минутку. Я сейчас соберу кой-какие документы и мы спустимся за угол закусить в скромном маленьком ресторанчике, где я всегда завтракаю».
А утром того же дня, совсем ранним утром, еще до рассвета, тяжелый паровоз-декапод привез Брегадзе в Баку. Человек в фуражке с автомобильными очками принял от него портфель на мокром от росы перроне. «Все налажено, мы можем ехать прямо туда». Они прошли прямо через гулкий вокзал, и большой красный десятисильный мотоцикл «Индиана» со спокойной застекленной люлькой урча понес сквозь утренний туман легко покачивающегося на пружинящихся подушках Брегадзе по смутным улицам, за город.
Днем Петров, заранее условившись, заехал за профессором Стрешневым. «Ну что, профессор? Попробуем сегодня вашу черную магию?»
По той же дороге, где утром мчался Брегадзе, оливковое Торпедо Аз. ГПУ вздымает сухую белую пыль. Помощник коменданта Алиджалов в глубине души уверен, что гипнотизм профессора Стрешнева — сплошное жульничество. Слишком уже немагические глаза у маленького, почти седого человечка, беспокойно хватающегося за спинку переднего сиденья при толчках. Но, если бы профессор понял мысли подозрительного пом-коменданта, он бы добродушно рассмеялся, и если бы не 6о верст в час, охотно и обстоятельно объяснил бы, как далек гипнотизм от чего-либо сверхъестественного, и что в чуде чтения человеческих мыслей так же мало чудесного, как в любой алгебраической задаче.
А Абреку все равно, наука ли это, жульничество ли. Абрек любит быструю езду и счастлив, что его взяли с собой в такое приятное путешествие. Высокий каменный забор, с перевесившимися через него густыми уксусниками с их тенистой листвой, ограждает психиатрическую лечебницу. Заведующий встретил их на крыльце, провел по разбегающимся дорожкам к маленькому флигельку, затерявшемуся где-то в конце сада. «Да, да, она под отличным наблюдением. Сиделка, санитар и ваш дежурный. Все сменяются в 12 час. ночи. Двери всегда заперты изнутри на ключ… Ну, да ведь вы все это знаете».
Звонок. Никто не отвечает. Еще звонок. Тишина. Что такое? Спать они не могут, не слышать невозможно: всего две комнатки, и первая непосредственно у дверей. Заведующий, обойдя дом, смотрит во все 4 окна. Но низко спущенные жалюзи не позволяют ничего рассмотреть за ними. Волнение. Еще несколько попыток достучаться… «Товарищи, здесь что-то случилось. Необходимо взломать дверь».
«Ни шагу вперед!» Из двери, взломанной общими усилиями, — пряно удушливый, хорошо уже известный Петрову, — запах лимона.
Только к вечеру, после долгого, тщательного проветривания дома через разбитые извне окна усовершенствованными воздушными помпами, отряд Авиахима проник внутрь. По срочному вызову на место катастрофы явились все бакинские ученые, работавшие над лимонным газом. Может быть, здесь удастся установить его химическую сущность.
А в домике, на полу передней комнаты, три скорчившиеся трупа. Сиделка, как
Ну, что ж. Ничего не поделаешь. Последние распоряжения отданы, протокол составлен. Начальник вызывает Петрова для немедленного личного доклада. Усиленный караул и отряд Авиахима остается на месте. Петров на крыльце. Но что это с Абреком? Огромная собака с рычанием, запыхавшись, носится по саду. Как он рычит! Только однажды слышал Петров такое рычание, — это тогда, там, на квартире убитого Утлина, когда страшный пес бросился на стену в таком же припадке бешенной ярости.
Он, очевидно, что-то чует. Он подбегает к Петрову, он хватает, тянет, умоляет хозяина следовать за ним…
По шоссе к городу медленно едет оливковый автомобиль. Абрек впереди, опустив нос к земле, бежит по дороге. Иногда он внезапно бросается в сторону, в степь, и тогда выскакивают из автомобиля все, кроме шофера, и бегут за ним; иногда он останавливается и долго, подняв морду вверх, нюхает горячий воздух. Куда он ведет? Собачий инстинкт, — это тоже одна из тех загадок, разъяснить которую пока еще не может даже профессор Стрешнев.
Среди всех бесчисленных сообщений о модах, об урожае, о шахматных задачах; среди сочетаний цифр, букв и музыкальных знаков, — всех этих шифрованных донесений по радио, телеграфу и почте, полученных в Кетлер-Стрит, — одно, совсем коротенькое, особенно радует сегодня сэра Вальсона:
Камбала съедена вчера на рассвете
Обжора.
Евгения Джавала убита 24 утром
Мак-Кин.
Расшифровал дежурный шифровальщик:
Томпсон.
Прихоть хозяев выполнена. Сэр Вальсон кладет резолюцию: «В дело Н.Т.У.»
Действительно, она чрезвычайно мила, эта маленькая девушка. Бедная, славная Валечка. Такая наивная и так много ей пришлось пережить. И как близко к сердцу она принимает трагическую гибель Утлина, — человека, которого она сама почти не знает лично. Но он такой хороший, друг папы и мамы. О, она уверена, что это происки белогвардейцев… Она в первый раз на Кавказе. Борщевский по своей специальности хорошо должен знать Кавказ. И она расспрашивает его не только о городах. Она безумно любит природу. Ее интересуют именно малоизвестные уголки. Он не участвовал вместе с Николаем Трофимовичем в его изыскательских экскурсиях по горной глуши? Она вовсе не глупа, — о, нет, совсем напротив. Она хочет много знать и о работе Борщевского. И что это за комитет краеведения, в котором ей, если все пойдет благополучно, придется служить?