Запах (сборник)
Шрифт:
– Ты мне нужна.
«Конечно».
…куда он ходит каждый день у нас даже знакомых здесь нет говорит меланхолия он и в самом деле грустный но неужели меня мало чтобы ее развеять у него любовница нет какая чушь так скоро не может…
– Я тебя люблю.
«Я тоже тебя люблю».
…пришел где говоришь но я думала все улажено раз так ладно ты не хочешь со мной сидеть
– Мне так хорошо с тобой, любимая.
…уже темнеет как я не люблю закат что в нем находят красивого такой мертвый…
– Она мне надоела.
«Ты мой».
– Да, но что с ней делать?
«Расскажи ей все».
…наконец серьезный не пугай меня другую я знала боже мой я знала прости меня ну прости меня ты сам себя обманываешь ну прости…
– Истеричка.
…почему почему почему почему почему почему почему почему почему почему почему почему…
– Слушай, а что это такое у тебя под ногами? Кости?
«Это пустота».
…совсем не больно…
– Боже, как же ты… красива…
«Я должна быть такой».
4. Вздох
13 января 19** года
Не люблю окон в поездах. Я понял это шестьдесят лет назад. Была зима, моя первая свободная зима. Мы с матерью сидели в жестком купе, и она смотрела перед собой, а я в окно. Я прижался лбом к ледяному стеклу. Сильно мерз, но не мог отлипнуть, до того страшно было видеть те бескрайние поля – белые, белые…
Временами я вспоминал лицо отца – такое, каким оно мне представилось в последний раз, в сарае. Черты его заострились, кожу покрыла белая крапинка, а я стоял и думал, что вот таким я его могу принять, и сам пугался этой мысли, и порывался бежать, но не мог. Лицо становилось все больше и больше, пока не врезалось мне в мозг, как отпечаток на стальной пластине. После оно находило меня повсюду.
Поезд несся на запад, и в каждой заснеженной роще, каждом припорошенном камне виделось мне оно – притягательное, жуткое… видится и сейчас.
И, точно как тогда, я не в силах оторвать от него взгляд.
14 января 19** года
Зачем я еду туда? Или лучше – «сюда»? В этом доме я страдал, в нем я узнал боль. Но все эти годы что-то неуловимое влекло меня назад. Вот и сегодня я, не в первый уже раз, проснулся среди ночи, а сердце у меня стучало, как легкий молот. Один и тот же сон – год за годом: дом, тьма, шаги, потом свет… и пробуждение.
Но почему только сегодня понял я, что мне снится подвал? Я не помню, чтобы я там когда-нибудь
15 января 19** года (ночью)
Клетка – символ не заточения, а лишь желания быть заточенным.
15 января 19** года
Я приехал. Дом стоял пустым пятнадцать лет. Иногда мне кажется, что я видел все в глазах людей, которым протягивал ключи: ее гибель, его исчезновение. Но все это пустое. Я не вижу их теней на лестнице: я вижу только сны.
Комнаты огромны и безнадежны.
Первым делом я очистил от пыли ту, в которой когда-то жил, и приволок старую печку. Топлю постоянно, но жара не хватает.
Другие пока не отваживаюсь исследовать. Подвал пугает меня больше всего.
16 января 19** года
Сегодня ходил в сарай. Странно: там мне легко. И еще удивительнее, что, как только я переступил порог, облик отца начал меркнуть, уступая место другой фигуре – столь же мощной, столь же статичной, но… светящейся.
В доме будто камень привязан к моим ногам, и он тянет меня вниз, вниз, где бы я ни был… Но почему я сопротивляюсь? Не за этим ли я пришел сюда?
17 января 19** года
Откидывал крышку подвала: совсем не страшно. Долго сидел и тупо смотрел в темноту. Я знаю, что когда-то она была живой. Сейчас это просто отсутствие света. Спускаться не стал, хотя пульсирующий образ не дает мне ни минуты покоя.
18 января 19** года
Я начинаю вспоминать.
Там была красота. Там была любовь. Там был… запах.
Но… как?
19 января 19** года
Пересилил себя и спустился. В подвале очень сухо и пусто – ничего, кроме камней… и отверстия. Но я боюсь сделать последний шаг.
Пульс все сильнее…
20 января 19** года
Тихо, так тихо…
Я сдался. Я решился и позволил подвальной стене поглотить себя – второй раз в жизни. И едва я выбрался из лаза и поднялся во весь рост, как все вспомнил, а секундой позже – все понял.
Я увидел старые кости – скелет ребенка, скелет мужчины… и женский скелет.
Да, это была она. Безупречно белая, безупречно тонкая… Когда-то эти пальцы ласкали меня… но нет, не способны на это голые костяшки. Когда-то эта улыбка согрела меня… но что он сейчас для меня, открывшего глаза, что он – этот волчий оскал? Выцветший парик вместо волос… Черные глазницы… Труха, облеченная в кружева…
Но разве больше во мне жизни, чем в ней и ее жертвах?
Передо мной лежит письмо, написанное, должно быть, больше века назад; кажется, одно прикосновение – и оно рассыплется. И сюда, наверх, я принес его целым, как величайшую драгоценность.