Запах снега

Долгирев Александр

– А причём здесь я? Меня призвали. Призвали в 14-ом, призвал ты в 28-ом.

– Так кто здесь хорошо устроился, Йогги? Хочешь сказать, что если бы тебя призвал Гитлер, ты бы и за ним пошёл? А своей головы у тебя нет?

– Почему нет? Есть. Моя голова подумала и решила, что лучше быть живым. Этим я и занимаюсь. В этом моё оправдание. Гитлер тащит страну к новой войне, которую мы опять проиграем. Мне уже повезло один раз вернуться с войны, но испытывать свою удачу снова я не хочу.

Циглер улыбнулся – Леманн немного врал сам себе, и Райнхард это прекрасно понимал:

– Справедливо, дружище! Мне вот только вспоминается момент один: помнишь, я в проволоке запутался в марте 16-го? Меня ранило в ногу, я повалился на заграждение, а заграждение

повалилось на меня. Рота ушла вперёд, потом откатилась, а меня забыли. Я, кстати, кричал. Всё горло себе изорвал – больно было неимоверно… и умирать ещё очень не хотелось. Только к ночи я затих – сил больше не было. Помню, что когда пришёл в себя, то увидел небритую грязную рожу, которая мне кривозубо улыбнулась, сказала: «держись, дружище» – и взвалила на свою спину. Вы двое ведь рисковали с Вольфи. В темноте прошли от нашего окопа… сколько? Двести пятьдесят, триста метров? Гауптман потом чуть голыми руками вас обоих не придушил. Кстати, прав был бы полностью, если бы придушил – сам знаешь. Скажи-ка мне, Йогги, тогда твоя голова тоже думала только о том, чтобы быть живой?

Леманн ничего не ответил на этот вопрос. Он хмыкнул и отпил пива из очередного бокала. Потом неожиданно спросил:

– А сколько в итоге в банк положили?

– Ты про что?

– Ну, помнишь, мы, когда узнали о том, что всё кончилось, решили создать ротный «общак»? Дураки были… Я лично пятнадцать марок скинул.

Идея была не такой уж дурной. Родилась она ещё в 1916-ом и изначально выглядела весьма экстремально – каждый, исключая офицеров, скидывает в кассу по пятнадцать марок, а последний, кто останется в живых, забирает весь банк. Гауптман прознал и надавал по шее за такие инициативы. В итоге идея трансформировалась в создание чего-то вроде фонда взаимопомощи. Со всех, кто числился в роте к концу войны, собрали те же пресловутые пятнадцать марок и передали гауптману, который от себя добавил целую сотню. После демобилизации гауптман положил их в банк под небольшой процент. Планировалось, что в случае трудностей каждый из бойцов сможет обратиться к гауптману и взять часть денег, которая позволит ему протянуть до лучших времен. Благая идея без шансов на реализацию. Была ещё идея насчёт ежегодных взносов в этот фонд, но вот она развалилась ещё в декабре 18-го, сразу после столкновения с непрезентабельной послевоенной реальностью. Отчего-то воспоминания о тех деньгах вызвали у Райнхарда сильную печаль. С годами даже само течение времени стало причинять ему боль. Возможно, так и выглядела старость.

– В начале декабря 1918-го года гауптман открыл счёт в «Берлинер банк», куда положил тысяча двести сорок марок.

– Интересно, что с ними сейчас?

– Неинтересно. Их нет. Гауптман погиб в 1920-ом, банк разорился в 1922-ом.

Немного неожиданно для Райнхарда Йогги рассмеялся, услышав эти запоздавшие новости. Не видя ничего иного, Циглер поддержал этот смех.

Через час они засобирались в гостиницу. Был уже поздний вечер, но идти было сравнительно недалеко. Улицы, наконец, почти опустели. Леманн немного покачивался при ходьбе, да и Райнхард чувствовал себя выпившим. Им оставалось лишь перейти на другую сторону улицы, пройти ещё несколько кварталов, подняться в свои номера и крепко обняться с подушками. Циглер сделал несколько шагов по проезжей части, а затем услышал громкий механический визг. В следующее мгновение из-за угла вылетел грузовик, совсем забывший о существовании тормозов. Он нёсся прямо на Циглера, ослепляя его пронзительным пламенем своих фар. А агент Макс застыл на полушаге и отупело уставился на смерть, которая явилась к нему не в виде мрачной фигуры с косой и даже не в облике французского солдата – смерть была трёхтонным грузовиком. В тот момент, когда беспощадный свет фар уже заслонил собою все сущее, какая-то сила вдруг толкнула Райнхарда в спину. Он никак не мог ей противиться и полетел в сторону с пути неуправляемой машины. В следующее мгновение Циглер услышал звук. Теперь все сущее было заслонено одним этим звуком. Оглушительным

звуком мощного удара твёрдого о мягкое.

Райнхард пришёл в себя уже через несколько секунд и обнаружил себя лежащим на грязной мостовой. Он резко перевернулся на спину и посмотрел на дорогу. На том месте, где Циглер стоял всего пару мгновений назад, теперь лежало чьё-то тело. Тело было «чьё-то», потому что даже в уме Райнхард не хотел произносить фразу: «тело Йогги Леманна». Грузовик остановился, проехав после столкновения ещё пару десятков метров. Когда Циглер начал вставать на ноги, грузовик вновь тронулся, затем резко дёрнулся вперёд и начал уезжать. Райнхард не нашёл ничего лучше, чем достать пистолет и несколько раз выстрелить по улепётывающему мерзавцу. К сожалению Циглера, грузовик это не остановило.

Райнхард прислушался к себе. Он больно ударился грудью о бордюр при падении, да получил несколько царапин и ссадин – вроде бы на этом было всё. В следующую секунду Циглер уже был рядом с Леманном, который совершенно не двигался, но всё ещё был жив. Райнхард аккуратно перевернул его на спину. У Йогги была страшно сломана левая нога – из голени торчал обломок большой берцовой кости, а сама нога вывернулась под неестественным углом. Это только то, что сразу бросалось в глаза. А в уши сразу бросился хрип в дыхании Леманна. Йогги был в сознании. Он усмехнулся, но тут же скривился от боли.

– Глупо получилось…

– Не говори, не трать силы впустую. Сейчас я вправлю тебе кость, а ты постараешься изо всех сил и не заорёшь от боли.

– Оставь. Я нежилец.

– Не мели чушь!

– Оставь, я сказал! Задание, агент Макс! Мои документы во внутреннем кармане пиджака. Бумажник тоже забери – там фотографии и Железный крест.

– Да пошел ты, я не брошу тебя здесь!

– Бросишь, не спорь. Ключи к шифру в номере, в моем чемодане, в тайнике… найдёшь…

Райнхард не хотел, противился всей душой, но всё же забрал из кармана пиджака Леманна паспорт и бумажник. Йогги кивнул, а после этого неожиданно сильно оттолкнул Циглера от себя.

– Проваливай, дружище!

– Я вызову скорую помощь.

– Я не уверен, что она здесь есть, да и… лёгкие пробиты, ниже груди ничего не чувствую, а в груди чувствую только боль. Впрочем, как хочешь… Прощай, Циглер.

Райнхард встал и приказал себе успокоиться.

– Хочешь, я пристрелю тебя?

– Нет, предпочитаю захлебнуться кровью… Уходи, скорее!

– Прощай, Йогги.

Глава 4

Гости

Обыкновенно токийское немецкоязычное общество встречалось в доме у посла фон Дирксена. Старый, ещё имперской закалки дипломат производил впечатление человека флегматичного и уставшего, однако вполне искренне интересовался всеми возможными новостями из Европы, даже теми, которые не касались непосредственно его работы.

Вильгельм с Натальей были частыми гостями в доме посла. Для Вильгельма это было частью работы, а Наташе просто нравилось сопровождать мужа, что изрядно удивляло даже её саму. Скорее всего, дело было в том, что обстановка подобных посиделок почти всегда разительно отличалась от берлинских официальных вечеров, пропитанных насквозь политикой и криками – прямо как у большевиков. Сам фон Дирксен в партии не состоял, свастикой не укрывался, крикунов не жаловал. Зато ценил разговоры об искусстве и культуре, а также хорошую музыку.

В этот вечер в доме фон Дирксена собрались: сам посол, что разумеется; военный атташе Ойген Отт; экономический атташе Вильгельм Хартманн с супругой; двое младших работников посольства и несколько предпринимателей – некоторые из них тоже были с супругами. Разговоры были всё больше праздные и простые. Все ожидали двух берлинских журналистов, прибывших из Шанхая только вчера вечером и приглашённых фон Дирксеном в гости. Вильгельм просветил Наталью о том, что эти двое должны были прибыть ещё неделю назад, но задержались в Китае. Задерживались господа журналисты и теперь.