Запах снега
Шрифт:
Во всём свете люди тяжело работают изо дня в день, чтобы прокормить себя и своих близких. Это объединяет нас, даже роднит. Многие в нашей стране смотрят на Америку и думают, что это страна возможностей, где у тебя всё получится сразу и легко. Но я видел, как люди работают там – их хлеб с маслом достаётся им ничуть не легче, чем нюрнбергским лавочникам, лондонским докерам или токийским носильщикам.
– То есть вы хотите сказать, что люди на Земле ничем не отличаются друг от друга?
– Нет, в том-то и дело, что отличаются! Просто эти отличия намного глубже внешних признаков и тех самых стереотипов, не на пустом месте возникших, кстати. Меня интересуют как раз эти различия. Почему немец и японец, оказавшись в одинаковых
Жене антиквара ответ на этот вопрос был известен:
– Ну, здесь всё просто – мы более цивилизованные, чем они, поэтому там, где они трусят, мы стоим твёрдо.
– Позвольте, фрау – боюсь, что здесь всё не так просто. Это естественно для человека – ставить равенство между понятием «другой» и понятием «плохой». Но ведь иногда поведение человека другой культуры оказывается более рациональным, чем наше собственное. Наш способ поведения определяется не в последнюю очередь нашим окружением и воспитанием. Вот мне и интересно, что в окружении и воспитании иностранцев делает их не такими, как мы? И если уж на то пошло, что делает нас нами?
В Европе со времён открытия Японии миру видели лишь одну её сторону: самураи, женщины в расшитых кимоно, нынешний милитаризм. А мне хочется увидеть другую сторону: быт рабочих и ремесленников, быт семьи, воспитание детей…
Вечер продолжался в подобном ключе в течение ещё примерно часа. Харизматичный Циглер болтал за двоих, отвечая на вопросы и вступая в диспуты. Иван Алданин вполне комфортно чувствовал себя в его тени и всё больше молчал. Военный атташе рассказывал ему о японских единоборствах с жаром искреннего ценителя. Иван кивал и поддакивал – у него достаточно убедительно получалось выглядеть заинтересованным.
Наконец, к десяти часам все начали разбредаться. Наталья уже с трудом удерживала себя на месте. Умом она понимала, что не стоит искать встречи с Иваном, по крайней мере, прямо сейчас, но только ум в этой битве никаких шансов на победу не имел. Ей нужно было увидеться с Алданиным один на один. Сегодня. Немедленно. Вильгельм зевнул и положил руку ей на плечо:
– Ну что, пойдём домой, дорогая?
– Иди, Вилли, я ещё немного побуду.
Он посмотрел на неё тяжелым взглядом – разумеется, он заметил интерес жены к спортивному журналисту Леманну. Эти взгляды украдкой, это едва скрываемое волнение. Вильгельму даже показалось, что Ната узнала Леманна, что видела его не в первый раз. Это было обидно. Ему нужно было очень немного от жены – спокойные вечера и ощущение нормальной семьи. Ната давала ему и то, и другое, а он взамен не заставлял её себя любить. Но в такие моменты Вильгельм буквально чувствовал, как у него растут рога. Он справился со своим возмущением и подавил гнев. Как всегда. Вильгельм понимал, что он может встать в позу, может сказать: «но я ведь муж!», может попытаться принудить её, но тогда те самые спокойные вечера в объятиях близкого существа и ощущение нормальной семьи пропадут без следа. Ната просто исчезнет из его жизни, как уже чуть не исчезла однажды. Вильгельм прикрыл глаза, потратил силы на то, чтобы изобразить у себя на лице улыбку, и в очередной раз поблагодарил Бога за то, что у них с Натой так и не вышло сделать детей. Потом он наклонился к её уху и сказал так, чтобы услышала только она:
– Ната, пожалуйста, сделай всё так, чтобы я об этом не знал.
Она резко повернулась к нему, Вильгельм увидел молнии в её глазах и в душе даже обрадовался этому, но черты её лица почти мгновенно смягчились, Ната грустно улыбнулась, погладила его по щеке и произнесла:
– Не беспокойся, Вилли, не узнаешь… Жаль, что в немецком языке так мало слов для благодарности.
– Скажи по-русски.
Глава 5
Под клёном
От дома посла фон Дирксена Циглер с Алданиным направились пешком. Это было хорошо для Натальи. Она увязалась за ними, держась на некотором отдалении. Токио постепенно ложился спать. В последние часы уходящего дня этот город будто вспоминал самого себя эпохи рубежа веков. Будто со старых открыток врывались в прохладную осеннюю темень те времена, когда Токио ещё не был забит автомобилями и проводами. Наталья не вполне могла объяснить себе то, что происходило с этим городом к ночи. Фонари продолжали светить, автомобили спешить, неоновая реклама звала в самые шумные места, простая реклама лезла из каждой стены, даже люди не успокаивались в домашних заботах, а продолжали спешить по своим делам до самого позднего часа, и всё же запах Токио менялся.
Двое впереди остановились на перекрёстке и начали говорить о чём-то. Наталья укрылась за углом ближайшего дома, чтобы избежать случайных взглядов, брошенных назад. Старая японка, тащившая за собой тележку, остановилась и посмотрела на неё с изумлением, а после заспешила прочь, непрестанно ворча о «безумных иностранцах». Наталья улыбнулась словам старухи, аккуратно выглянула из-за угла и увидела удаляющуюся фигуру Циглера. Ивана Алданина у перекрёстка уже не было.
Двуреченская пробормотала под нос немецкое ругательство и выбралась под свет фонаря. Это никак ей не помогло – Алданин как сквозь землю провалился. Наташа быстрым шагом прошла до перекрёстка, на котором останавливались Циглер с Алданиным, и огляделась по сторонам. Справа отсюда был виден угол здания гостиницы, в которой вполне могли жить эти двое, а дорога налево от перекрёстка вела, насколько помнила Наталья, в один из богатых районов города. Был ещё путь вперёд – в неосвещённый парк, который не закрывали на ночь. Циглер в одиночестве ушёл в сторону гостиницы, значит Алданин, если он всё же не привиделся ей этим странным вечером, направился, либо к особнякам больших чинов, либо в тёмный парк.
Наталья закурила. Она неотрывно смотрела на черноту парка. Отчего-то она совершенно не сомневалась, что Алданин направился именно туда. В таком мрачном лишённом всякого тепла и света месте он был бы в соответствующем себе окружении. Двуреченская затравленно глядела на парк, а он, в свою очередь, хищно озирал её, как зачарованный лес из детской сказки. Ей очень не хотелось входить в этот лес. Сигарета догорела. Нужно было решаться. Наталья достала из сумочки пистолет, взвела его и решительно шагнула в сторону умирающих деревьев.
Холодало. Сейчас Наташа явственно чувствовала приближение зимы, хотя на дворе был только октябрь. Деревья обступили её сразу же, как только Наталья вошла в парк. Какие бы причудливые формы их голым ветвям не придавало её напряжённое сознание, деревья не могли напугать Двуреченскую. Сейчас она боялась лишь человека, который скрывался где-то впереди, и грядущей встречи с ним. Была ещё одна вещь, которой Наташа по-настоящему боялась – что эта встреча так и не состоится.
В один момент он выступил из черноты плотной тенью:
– Добрый вечер, Наталья Константиновна.
– Добрая ночь, Иван Андреевич. Подойдите ближе, но без глупостей – я вооружена.
– Действительно?
Плотная тень превратилась в мужскую фигуру. Эта фигура продолжала неумолимо приближаться. Когда между ними осталось не более десяти шагов, Наталья навела на Алданина пистолет.
– Стойте!
Это не подействовало. Иван даже не замедлился, увидев пистолет в её руках. Наталья поняла, что не выстрелит. Ей хотелось этого, но рука перестала быть послушной ей, стала ветвью дерева с застрявшей между ветками растрёпанной цветной лентой-пистолетом. Наталья отступила на шаг назад, потом ещё на один. Иван был уже настолько близко, что она могла рассмотреть его лицо – оно было спокойно и вовсе не несло на себе печать страха. Алданин был абсолютно уверен в собственной смертности, а потому ничего не боялся.