Шрифт:
1
Красный шар солнца лежал на краю облачной пустыни.
Издали облака казались монолитной твердью, но чем ниже спускался самолет, тем яснее прорисовывалась их лохматая, изорванная поверхность. Отдельные клубы невесомо парили в воздушной толще, словно брызги прибоя, остановленные мгновенным щелчком фотографа. Самолет нырнул в серовато-дымчатую волну, сразу делаясь маленьким, беззащитно потерянным в пучине. Еле слышно гудели затихшие двигатели; жалобно скрипело крыло, раскачиваясь под ударами налетающих клочьев тумана, обманчиво
– Через несколько минут наш самолет совершит посадку в аэропорту города Ле… города-героя Санкт-Петербур… в городе Святого… В аэропорту «Пулково»!
Хоть горшком назови, только в печку не ставь… – Кравцов потянулся, разбуженный сбивчивым бормотаньем стюардессы. – Главное, домой наконец. Жаль, Света после такой задержки не встретит. Или встретит?… навряд.
По салону прокатился дробный стук выпускаемого шасси. Тяжелая туша переваливалась с крыла на крыло, точно подвешенная на канате, однако за стеклами неслась молочная мгла и не понять было: спускается самолет, или поднимается, или летит ровно, все еще раздумывая.
Потом железная махина вдруг просела – так, что внутри стало пусто и холодно, – и тут же двигатели взревели на полном газу. Задрав нос и опрокинув Кравцова навзничь, самолет снова полез вверх.
– По метеоусловиям аэропорта «Пулково» наш самолет направляется на запасной аэродром, – невозмутимо сообщила стюардесса. – Время в пути сорок минут.
– Черт бы подрал эту авиакомпанию, – выругался Кравцов, ворочаясь в проваливающемся кресле. – Для полноты счастья не хватало как раз запасного.
Пробив один за другим облачные пласты, самолет выскользнул обратно в чистый свежий простор вечернего неба и опять устремился вдаль – кажется, куда-то на север, навстречу тревожно синеющей неизвестности.
Мрачно поеживаясь, Кравцов сошел с трапа. Кругом висела плотная темнота.
А ведь и летели всего сорок минут. Полярная ночь тут с самой осени, что ли? – раздраженно подумал он, озираясь в тщетных поисках хоть какого-нибудь огонька. – Пригнала же нелегкая, куда ворон костей не заносил!
Молчаливая дежурная провела в аэропорт – маленький и убогий, отделанный жженым деревом и оттого похожий на закопченную курную избу. Унылые инструкции на темных стенах, безнадежно пустой киоск в углу… Правда, со второго этажа манила вывеска буфета. Кравцов нехотя взошел туда, зачем-то покачал холодный замок на решетчатой двери. В тесном холле вповалку спали люди; над ними хрипло бормотал телевизор с красным экраном, привешенный к низком потолку.
Запасной аэродром, будь он неладен!
Пройдясь взад-вперед, Кравцов опустился обратно и встал в томительном ожидании под надписью «Регистрация пассажиров и выход на посадку».
За стойкой перекладывала бумаги молодая женщина в аэрофлотском кителе. Лицо ее было полно умиротворенным, безмятежным покоем, скучным и обволакивающим, как весь этот запасной аэродром.
– …Ма-ам, почини пистолет!
Неизвестно откуда взявшийся мальчишка лет пяти или шести, а может, и четырех – Кравцов слабо разбирался в детских возрастах – теребил женщину, пихая ей в руки алюминиевый револьвер.
Она повертела игрушку так и сяк с трогательной, беспомощной неумелостью и, ничего не сделав, сунула обратно.
– Дай-ка сюда! – неожиданно для себя сказал Кравцов, перегнувшись через барьер. Что там у тебя?
Мальчишка глянул исподлобья, моргнул с испугом.
– Не отниму, не бойся! Ну дай же – может, налажу!
Поколебавшись секунду, мальчишка нехотя протянул револьвер. Вблизи он оказался не алюминиевым а деревянным, крашенным серебряной краской. Облупившаяся рукоять раскололась, и из нее торчали кривые гвозди. Кравцов приладил обломок на место и вернул оружие хозяину:
– На, стреляй дальше!
Мальчишка жадно выхватил револьвер и умчался куда-то в дрожащий за стойкой полумрак.
– Хотите чаю? – неожиданно предложила женщина.
– Ага, – просто кивнул Кравцов. – Хочу. И даже очень.
Она впустила его за барьер, провела в маленькую комнату. Там неярко светила настольная лампа, в углу на кушетке, кажется, кто-то спал, прикрывшись лохматой шубой. На серой стене среди пестрых авиационных таблиц висел большой старый календарь с портретом грустного артиста Калягина.
Действительно – запасной аэродром, – с внезапной жалостью подумалось ему.
Женщина воткнула в розетку электрический чайник, они уселись за стол друг против друга и в комнате установилась неловкая тишина.
Теперь, рассмотрев вблизи ее лицо, Кравцов уже не обнаружил никакого умиротворения и покоя – напротив, глаза ее были усталые, забранные в темные ободки, а над переносицей залегла глубокая резкая складка, знак постоянной заботы.
– Давайте познакомимся, – первым не выдержал он. – Кравцов. Вячеслав Константинович… то есть просто Слава.
– Нина, – слегка улыбнувшись, ответила женщина.
Они помолчали еще. Чайник осторожно замурлыкал.
– Куда летите? – равнодушно спросила женщина.
– В… в этот самый, как его… Санкт-Петербург, – усмехнулся он. – Из Новосибирска возвращаюсь. С самого утра. Сначала там держали, теперь вот к вам на запасной прилетели.
– А, так вы с ленинградского… – догадалась женщина, и глаза ее затуманились, точно увидев вдруг нечто очень далекое и очень, очень печальное. – Оттуда…
Она умолкла со вздохом, отвернулась в сторону. Кравцов почувствовал себя виноватым за то, что живет в Ленинграде, здесь оказался лишь пролетом, и мог бы вообще не оказаться, а эта неведомая женщина до конца жизни обречена на прозябание в темной, скучной запасной глуши – хотя в принципе она ничем не хуже его, и вполне заслуживает возможности так же, как он, каждый вечер видеть огни Невского, посещать филармонию, походя любоваться панорамами берегов… Не зная, как скрыть внезапную неловкость, он принялся барабанить пальцами по столу.