Запертая комната. Убийца полицейских. Террористы
Шрифт:
– Похоже, у тебя есть что сказать о Свэрде, – начал он.
– Пожалуй…
Они понимали друг друга с полуслова. И почему-то это их не удивляло.
– У него был какой-нибудь заскок?
– Вот именно, – подтвердила Peя, – с причудами мужчина, большой оригинал. Я никак не могла его раскусить и была только рада, когда он переехал. Что же с ним все-таки приключилось?
– Его нашли в квартире восемнадцатого июня. Минимум полтора месяца пролежал мертвый, а то и больше. Вероятно, два.
Она поежилась.
– Кошмар. Пожалуйста, не надо подробностей. Я слишком
Он хотел сказать, что она может быть спокойна на этот счет, но понял, что в этом нет надобности. Тем более что она уже продолжала:
– Одно могу сказать тебе точно.
– Что именно?
– В моем доме ничего подобного не случилось бы.
– Это почему же?
– Потому что я этого не допустила бы.
Она подперла ладонью подбородок, так что нос оказался между средним и указательным пальцем. У нее был довольно крупный нос, руки крепкие, ногти острижены. Глаза строго смотрели на Мартина Бека.
Вдруг она поднялась и подошла к полке. Покопалась, отыскала спички, сигареты и закурила, глубоко затягиваясь. Потом потушила сигарету, съела еще один бутерброд и понурила голову, положив локти на колени. Наконец подняла взгляд на Мартина Бека.
– Может быть, я не упасла бы его от смерти, но, во всяком случае, он не пролежал бы так два месяца. И двух дней не пролежал бы.
«Да уж наверное», – сказал себе Мартин Бек.
– Квартиросдатчики в этой стране, – продолжала Peя, – последняя сволочь. Что поделаешь, строй поощряет эксплуатацию.
Мартин Бек прикусил нижнюю губу. Он ни с кем не делился своими политическими взглядами и вообще избегал разговоров с политической окраской.
– Что, не надо о политике? – спросила она. – Ладно, не будем ее трогать. Но так уж вышло, что я сама оказалась в числе квартиросдатчиков. Чистая случайность – наследство… Кстати, дом совсем неплохой, но, когда я сюда переехала, жуть что было, крысиная нора. Мой дорогой родитель за последние десять лет, наверное, ни одной перегоревшей лампочки не сменил, ни одного стекла не вставил. Сам-то он жил в другом конце города и только об одном заботился: собирать квартирную плату да вышибать жильцов, которые не могли заплатить вовремя. Потом превратил квартиры в общежития для иностранных рабочих и вообще тех, кому некуда деться. И драл с них втридорога, благо у них не было выбора. Таких домов в городе полно.
Кто-то отворил наружную дверь и вошел, но Peя никак не реагировала.
В дверях кухни появилась девушка в рабочем халате, с узелком в руке.
– Привет, – поздоровалась она. – Можно, я попользуюсь стиральной машиной?
– Конечно.
Девушка не обращала внимания на Мартина Бека, но Peя сказала:
– Вы ведь не знакомы? Напомни, как тебя зовут.
Мартин Бек встал и подал девушке руку.
– Мартин, – сказал он.
– Ингела, – ответила она.
– Ингела только что въехала, – объяснила Peя. – В ту самую квартиру, где жил Свэрд. – Она повернулась к девушке с узелком: – Как тебе квартира, нравится?
– Здорово. Только уборная опять барахлит.
– Чтоб ее! Завтра утром позвоню водопроводчику.
– А
– Что?
– У меня стирального порошка нет.
– Возьми за ванной.
– И денег ни гроша.
– Ничего. Возьми на полкроны, потом отработаешь – скажем, запрешь подъезд на ночь.
– Спасибо.
Девушка вышла. Peя закурила новую сигарету.
– Да, вот тебе один ребус… Квартира хорошая, я ее ремонтировала два года назад. Свэрд платил всего восемьдесят крон в месяц. И все-таки переехал.
– Почему?
– Не знаю.
– Поругались?
– Что ты! Я с жильцами не ругаюсь. А зачем ругаться? Конечно, у каждого своя блажь. Но это только занятно.
Мартин Бек промолчал. Он отдыхал душой. К тому же чувствовал, что наводящие вопросы просто не нужны.
– А самое странное с этим Свэрдом – четыре замка поставил. И это в таком доме, где люди запираются только в тех случаях, когда не хотят, чтобы их беспокоили. А как собрался переезжать, отвинтил все замки, цепочки, задвижки и взял с собой. Надежно был защищен – не хуже нынешних девочек.
– Это ты в переносном смысле?
– Да, в сексуальном. Столпы нашего общества негодуют по поводу того, что подростки, особенно девчонки, начинают половую жизнь с тринадцати лет. Идиоты. Всем известно, что сексуальность пробуждается в тринадцать-четырнадцать лет, а со всеми нынешними пилюлями и спиралями девчонки чувствуют себя, как в форте Нокс. Стало быть, им нечего опасаться. А как я в свое время дрожала – вдруг залечу! Постой, о чем мы говорили?
Мартин Бек рассмеялся. И сам удивился, но факт оставался фактом: он смеялся.
– Мы говорили о дверях Свэрда.
– Ну да. А ты, оказывается, умеешь смеяться. Вот уж не ожидала. Я думала, ты давно разучился.
– Может, я сегодня просто не в духе.
Неудачная реплика, он понял это по ее лицу.
Она ведь не ошиблась. И знает это, и глупо темнить.
Он поспешил загладить свой промах:
– Извини.
– Правда, я только в шестнадцать лет влюбилась по-настоящему. Но в наше время все было иначе. Тогда ведь как говорили: дескать, ни к чему нищих плодить. Или это еще раньше говорили? Теперь людей другое пугает – неуверенность в завтрашнем дне… Где-то серьезная промашка допущена. – Она смяла сигарету и деловито заметила: – Я слишком много говорю, кошмар. Вечная история. И это только один из моих недостатков. Хотя пороком это не назовешь… А как по-твоему, это серьезный порок, если человек любит поговорить?
Он отрицательно покачал головой.
Peя поскребла затылок и продолжала:
– А что, Свэрд так и не расстался со своими замками?
– Нет.
Она тряхнула головой и сбросила сабо. Уперлась пятками в пол и свела вместе большие пальцы.
– Чего не понимаю, того не понимаю. Или это у него мания такая была? Иногда я даже беспокоиться начинала. У меня ведь ко всем дверям запасные ключи. В доме много стариков. Вдруг кто-то из них заболеет, надо помочь. Как без ключа в квартиру попадешь? Но ведь никакой ключ не поможет, когда человек вот так забаррикадируется. А Свэрд был уже в летах…