Записки беспогонника
Шрифт:
Без меня Пылаев снял моего помкомвзвода Могильного, так как у того убежали из взвода три девушки при явном его попустительстве. Теперь помкомвзвода был Харламов — однофамилец майора. Я был отчасти этим доволен. Старший сержант Могильный был исполнительный командир отделения, но технических знаний и инициативы у него не хватало. Сняли его без меня, поэтому он остался моим верным личным другом до самого конца войны.
Итак, я повел роту в деревню Коробки напрямки. Я шел впереди, за мной, звеня котелками, двигались наши завшивленные, грязные, оборванные солдаты. Особенно жалкими выглядели девчата,
Начался новый, чрезвычайно насыщенный событиями период моей жизни.
Между прочим, несколько дней спустя из УВПС-25 пришла грозная бумажка с требованием немедленно меня туда отослать. Майор Елисеев как раз ехал в Репки. Он говорил обо мне с Богомольцем, и тот сказал, что даже если от него придет вторая, еще более грозная бумажка, никуда меня не отсылать. Я и не подозревал, что обо мне поднялось столько споров. В тот момент я действительно был нужен Пылаеву до зарезу, так как у него остался лишь один командир 2-го взвода — юноша Виктор Эйранов. Командир 3-го взвода Сысоев жестоко поругался с Пылаевым и был отослан в распоряжение штаба 74-го ВСО еще со станции Унеча. Где находился командир 4-го взвода Миша Толстов, я еще буду рассказывать.
Глава пятнадцатая
Самогонная пучина
Разместили мы людей в Коробках удачно и скоро и без особой ругани и скандалов. Председатель колхоза, старшина Середа и я заходили в те хаты, где не обитали военные других частей, и, не обращая внимания на хозяев, писали на дверях цифры — сколько хотим поместить человек. Лучшую хату облюбовали для капитана Пылаева, для его Лидочки и для ординарца, вернее ординарки — хорошенькой Даши. На конце деревни выбрали просторную хату для командирской столовой и рядом для кладовой.
Старшина Середа был человек бойкий, но по натуре интриган и все время за кем-то следил, на кого-то доносил. На меня он нашептывал Пылаеву иногда явную клевету, а иногда сообщал истинные мои проделки.
Но в тот момент размещения роты интересы старшины и мои совпадали, и мы были подчеркнуто любезны друг к другу.
К вечеру приехали Пылаев и Виктор Эйранов. Пылаев остался очень доволен своей квартирой и собрал всех своих командиров, то есть старшину Середу, Виктора, меня, наших помкомвзводом, коих тогда было трое — Ярошенко, Герасимов и Харламов, наконец, парторга Ястреба. С собой он привез бумажку за подписью председателя райисполкома в здешний сельсовет с приказом: ежедневно выделять 200 человек местного населения на оборонительные работы.
— Я решил так, — сказал Пылаев. — Все взводы будут копать траншеи под командованием Виктора. А тебе, — сказал он мне, — на, бери эту бумажку, доставай 200 человек и вкалывай.
Не хотелось мне расставаться со взводом, с которым я почти не работал, но спорить не полагалось. Мне удалось только выпросить нескольких стариков специально для вылизывания траншей и для оплетения лозой амбразур. Получил я еще пять молодцов-вышибал по числу деревень в коробковском сельсовете и, наконец, для технического руководства над мобнаселением уговорил отдать мне своего старого друга командира отделения Качанова и командиршу над девочками толстуху Марусю Камневу.
Когда я помянул последнюю, Пылаев, а за ним Середа многозначительно улыбнулись. Дескать, знаем мы, для чего она тебе нужна. Никто не верил, что можно обходиться без ППЖ.
В тот вечер я пошел в сельсовет, достал там от председателя пять предписаний председателям колхозов и на своей квартире собрал 5 молодцов. Я произнес перед ними зажигательную речь, разумеется, помянул товарища Сталина и вручил каждому вышибале по бумажке, указав, куда привести людей.
Виктор мне часто говорил, что я неплохо организовываю работу, но слишком много стараюсь сам и вношу излишнюю суетню. Да, тогда у меня был избыток энергии и я стремился показать именно свою способность организатора.
Ведь кроме нескольких солдат — старых и молодых — Пылаев мне не дал ничего: ни лопаты, ни топора, ни пилы, ни подводы. Впрочем, в ротном хозяйстве всего этого почти не было. 200 человек местного населения я должен был не только поставить копать, но еще потребовать от них выполнения плана и качества работ.
Деревень в Коробковском сельсовете было 6, но одну из них — Долгуны — немцы целиком сожгли, и потому оттуда рабсила нам не выделялась. Остальные деревни назывались: Коробки, Маньки, Пищики, Голубовка, Духовщина.
Вышибалой в Коробках был бывший мой помкомвзвода Леша Могильный. Сперва он работал усердно, не стеснялся стаскивать упиравшихся украинок, молодых и старых, за ноги с печки, размахивал прикладом и матерился замогильным глухим голосом с 5 утра до вечера. Словом, пригонял на работу по 40, по 50 человек. Но с течением времени количество приводимых им людей стало уменьшаться, а рожа у Леши начала пухнуть, глаза наливались кровью. От него за километр несло сивухой.
Несколько раз он приходил ко мне вечером и приносил с собой поллитровку самогона. От чарочки я не отказывался, но строго его предупреждал, чтобы старался.
Однажды он привел на работу лишь трех девчат. Я его снял с должности вышибалы и поставил наблюдать за работой в помощь Качанову. Он стоически пережил свое падение и признал мое решение правильным. Но вскоре Качанов на него пожаловался, что он за четвертинку отпускает прямо с трассы то того, то другого.
Я продолжал терпеливо уговаривать Могильного, беседовал с ним по душам. Мне не хотелось выгонять его совсем. Я его очень любил и чувствовал, что и он меня любит.
Разбивал направление траншей, все зигзаги фасов всегда я сам и никому ставить колышки не доверял. Мы уже накопали километра два и приближались к пригородной слободе Любеча. Однажды Могильный подошел ко мне и спросил:
— Сергей Михайлович, хотите пол-литра с салом?
— Гм…
— Дозвольте, я сам разобью траншею, а вы потом придете поправлять.
Я согласился и встал невдалеке наблюдать за ним. А он постепенно стал заворачивать колышки на фасах будущей траншеи и повел ее прямехонько через двор крайней хаты.
Вышла хозяйка и позвала Могильного к себе. Через 5 минут он вышел на крыльцо и позвал меня.
— Товарищ командир, — обратился он ко мне нарочито официально, — принимайте разбивку.