Записки беспогонника
Шрифт:
«Об оскорблении штаба 2-й роты ВСО командиром взвода Голицыным, обозвавшим его столом». Внизу стояла подпись, но не Серикова, а Середы. Впоследствии Кулик мне рассказал, что старшина долго уговаривал оскорбленного сводника подписать донос, но тот отказался.
— Дураки, — хохотал Пылаев, — находят время бумагу портить. А ты будь поосторожнее в выражениях, а то еще до Сопронюка дойдет.
Майор Сопронюк был недавно назначенный к нам в 74-й ВСО замполит. По слухам, он отличался высокой нравственностью и неподкупной честностью. Невысокий, плотный, с квадратным подбородком, с глазами навыкате и выдающимися скулами,
Он действительно тщательно следил за нравственностью в ВСО. Офицеры могли иметь ППЖ, но командиры взводов и прочие простые смертные ни в коем случае. Он и обо мне неоднократно выведывал, вызвал однажды после наговора на меня старшины Середы и парторга Ястреба. Я клялся, что невиновен. Он меня отпустил, хотя вряд ли поверил.
И еще Сопронюк каленым железом выжигал доставание самогона и других продуктов различными «левыми» путями. Для роты заниматься децзаготовками можно было, но для себя лично — ни в коем случае.
Вот в этом-то пункте я не мог назвать себя неповинным и боялся Сопронюка панически, вызовет он меня и спросит: «Занимаетесь ли вы доставанием самогона в корыстных целях? А чем ваши родители занимались до 17-го года?»
И вот ореол высокой нравственности и неподкупности майора Сопронюка неожиданно потускнел. Майор Сопронюк заболел триппером. А в армии, как известно, медицинских тайн не бывает. Сенсационная новость за два часа облетела все три роты, перекинулась даже в другие ВСО, со злорадством и смехом передавалась от одного к другому.
Капитан Пылаев начал распевать под гитару такие куплеты:
По кораблю шагает шкипер. Наш замполит имеет триппер. Это точно, невозможно, Без комиссара жить нельзя.Расскажу один случай, в котором майор Сопронюк играл хотя и малую, но решающую роль.
При штабе 74-го ВСО состоял представитель 1-го Отдела УВПС-25 капитан Дементьев. Официально он должен был следить за качеством и фортификационными данными выкопанных траншей. Кроме того, раз в неделю он всем нам давал 2–3-часовые уроки по фортификации и рекогносцировке. Толстый, добродушный весельчак, он-то и был сочинителем многих, не всегда Цензурных стишков про весь наш командный состав до полковника Прусса включительно.
Раз в неделю в Коробки часов в 7 вечера подкатывала машина. Виктор и я залезали в кузов, Пылаев садился в кабину, бережно Держа в руках нечто длинное, завернутое в одеяло.
Мы катили за 4 километра в Любеч, в штаб 1-й роты. Там нас ждал их комсостав, а также представители штаба нашего ВСО капитан Даркшевич и Виктор Подозеров и, наконец, сам преподаватель капитан Дементьев.
Комсостав 3-й роты, ввиду отдаленности расположения, ходил заниматься пешком в другую сторону за 5 км в штаб 73-го ВСО. Поскольку у них аттестатов не было, их там даже чаем не поили.
Минут 40 мы сидели за столами и записывали все те премудрости, о каких наставлял нас шагавший взад и вперед капитан Дементьев. Мы задавали вопросы, он обстоятельно отвечал. С течением времени он начинал останавливаться, прислушиваться к подозрительной беготне в соседней комнате, к сдавленному женскому смеху, к звону тарелок и стаканов.
Во время одной из таких пауз капитан Пылаев потихоньку развертывал одеяло с того длинного, спрятанного на его коленях предмета… И вдруг раздавался мелодичный аккорд по струнам гитары.
— Товарищи, не пора ли кончать? — говорил командир 1-й роты капитан Чернокожин.
Тут двери широко открывались и нам представлялся стол под вышитой скатертью, на столе всевозможные яства, между тарелками лиловые бутылки, а за бутылками пряталось несколько любеческих красавиц, намазанных, накрашенных и, надо признаться, весьма противного и затасканного вида.
Часам к 2 ночи нас кое-как усаживали в кузов, и мы возвращались к себе в Коробки.
Иногда эти занятия происходили и у нас. Тут помещение было тесное, но зато отсутствовали противные бабы, а самое главное — качеством и обилием угощений мы, безусловно, стояли впереди.
В день занятий еще с утра на кухню к Ольге Семеновне назначались девчата-помощницы Даша и Наташа. Сама шеф-повар старалась щегольнуть своим блестящим кулинарным искусством, впрочем, и было из чего щегольнуть — мука крупчатка, куры, яйца, сало, сливочное масло, сметана — чего-чего только не приносилось из кладовой.
Откуда же все это доставалось? И кто за все за это платил?
Пиршества эти никому не стоили ни копейки. В 1-й роте как происходило дело — не знаю. А у нас 22 человека бойцов, из них 16 плотников во главе с командиром отделения Кольцовым, три сапожника, два портных, один жестянщик жили по деревням километров за 8–12: они рубили там скотные дворы для колхозов, хаты и клуни для крестьян, чинили обувь, шили одежду за картошку, за мясо, за масло, за самогон, за кур. Особо доверенное лицо капитана Пылаева — Митя Зимодра ежедневно уезжал на подводе в эти деревни, находил работу, рядился, торговался и привозил к вечеру целый воз картошки, а часто тушу овцы или телки и, разумеется, самогон. При его квартире была особая кладовка-шкаф, где хранился неистощимый запас этой жидкости.
Полуофициальные так называемые децзаготовки для улучшения солдатского стола организовывались во всех воинских частях, кроме стоявших на передовой, да, наверное, и в тех частях тоже посылали время от времени солдат в тыл. Точнее, начальство смотрело на децзаготовки сквозь пальцы.
О децзаготовках бумажки не писались, так же как не говорилось — кто и сколько трофеев приволок с войны. Потому все такое выпало из поля зрения историков войны. По идее децзаготовки были нужны и полезны для обеих сторон: и для армии, и для крестьян. Плохо было другое, что лишь 50 % всех доставляемых продуктов шло непосредственно в солдатский котел.
Однако возвращаюсь к майору Сопронюку.
Слухи о том, что занятия по фортификации идут не совсем по утвержденной программе, какими-то путями дошли до нашего замполита. Однажды у нас в столовке в Коробках, на третьем часу занятий, в самогонном и табачном чаду, капитан Дементьев и Даркшевич, распевая совершенно невозможные частушки, пустились в пляс.
И вдруг, подобно жандарму в последней сцене «Ревизора», на пороге предстал майор Сопронюк.
Немая сцена длилась минут пять. Потом замполит молча проследовал к столу, заваленному куриными огрызками, окурками, заставленному бутылками, щелкнул портсигаром и прикурил папиросу об лампу-молнию.