Записки экспедитора Тайной канцелярии
Шрифт:
Наконец он вскинул глаза на Самойлова:
– Ну, что думаешь, а?
– Думаю, что старик с зельем перебрал, – Самойлов заметил сомнение в глазах Андрея Ивановича и пояснил, откуда такие выводы: – Следов насилия нет.
– Насчет насилия это его еще лекарь осмотреть должен, – прервал доклад Ушаков, потом понизил голос: – Вот что. Фирсанов – человек знатной фамилии. Негоже, чтобы всем было известно, как он помер. Поэтому дознание пока веди тайно, чтобы мне одному обо всем ведомо было.
Глашка все всхлипывала в углу. Она, может быть, и успокоилась, если бы ее отпустили. Но интересы следствия требовали иного, а потому ей по-прежнему приходилось оставаться наедине с трупом и двумя не питавшими к ней горячих чувств мужчинами. Тот, что был старшим, вдруг подошел к ней, набалдашником трости брезгливо приподнял хорошенькое личико и произнес:
– А ведь отец почтенного семейства. Склянку-то проверь, вдруг что! – уже уходя, бросил Ушаков Самойлову. – А супруге его мы бумагу отпишем, дескать, отбыл по важному государственному делу. Сегодня и доставишь ей самолично.
– А с ней что? – кивнул Иван на Глашу.
– В Приказ, – отрезал Ушаков, – и мадам с остальными, чтобы не болтали.
Больше ему здесь делать было нечего, он все той же тростью откинул полог и вышел.
– Со мной поедешь, одевайся, – скомандовал Иван девке, и та завыла пуще прежнего.
Пока Глашка торопливо натягивала на себя платье, Самойлов все размышлял. Ушаков прав, Иван и сам про зелье подумал. Девица подробно описала визит к аптекарю. И выходит, что в аптеку она не заходила, в графин яду не подсыпала. В лавке был только Фирсанов, заехал поздно, в это время почти все аптеки закрыты, значит, там его ждали как постоянного клиента. Да, лекаря навестить необходимо, узнаем, что за снадобье употреблял граф Андрей Григорьевич Фирсанов. Может, здоровье его давно подводило – немолод, чай. А тут еще амурные страсти, вот сердце и не выдержало. И никакого злого умысла. Но на всякий случай Иван понюхал склянку. Запах, надо сказать, был не из приятных, но какие лекарства приятно пахнут?
Однако сначала надобно отвезти весь этот греховный выводок в Приказ, чтобы не успели сболтнуть чего лишнего, и предупредить вдову об «отъезде» супруга – а ну как разыскивать станет.
Глава III,
о причудливых дорогах любви и семейных узах
Утром того же дня, дождавшись времени, когда прилично было наносить визиты, Самойлов отправился к дому Фирсановых выполнять невеселую миссию – вводить новоиспеченную вдову в заблуждение, что муж покинул ее не на веки вечные, а лишь на малое время.
Богатый особняк, расположившийся в самом центре новой русской столицы, был огорожен затейливой чугунной решеткой и окружен небольшим садом из груш и вишен. Видно было, что хозяева не стеснены в средствах, равно ценят как уют, так и красоту бытия. Ничто пока в облике сего жилища не говорило о тяжкой утрате, постигшей его обитателей, и Ивану совсем не хотелось вторгаться в него со своими сомнительными известиями. Отступать, однако, не должно, и герой наш, отбросив чувства в сторону и велев Егорке покамест ожидать его, решительно покинул карету.
Ворота перед особняком были распахнуты, потому как стоявший во дворе запряженный экипаж явно готовился вот-вот отбыть. Иван миновал почтительно вытянувшегося лакея-привратника и направился к парадному входу. Неожиданно из дверей навстречу ему выпорхнула совсем молоденькая барышня. Она была чудо как миловидна и свежа и вдобавок к тому одарила нашего Ваню лучезарной улыбкой, будто заранее приготовила. Иван приподнял треуголку и поклонился, мысленно гадая, кто это может быть. Девушка кивнула в ответ и поспешила к экипажу. Однако прежде, чем сесть в него, она оглянулась. Самойлов, как на грех, будучи уже на крыльце, тоже почему-то оглянулся, и глаза их встретились. «Ох, как все-таки хороша!» – подумал Иван. Что подумала девица, осталось тайной. Она быстро села в карету и тронулась в путь. Самойлов вошел в дом.
Да, бедность это семейство явно не преследовала: парадные залы были отделаны лепниной и позолотой, на стенах красовались гобелены, камины были покрыты причудливыми изразцами. Двери распахивали, а после закрывали блестяще вымуштрованные лакеи, бесшумно и молча то и дело возникающие будто из воздуха. Наконец наш герой оказался в просторной голубой гостиной, где было довольно мало мебели, зато на стенах красовалось множество картин, подборка коих выдавала пристрастия хозяина дома. То была весьма игривая живопись, отображавшая сцены из жизни дриад и фавнов. Вспомнив, чем закончилось сие увлечение, Самойлов с трудом поборол в себе отвращение: «Тьфу, прости, господи! Мужики с козлиными ногами-то чем им приглянулись?»
Внезапно послышались быстрые легкие шаги, двери в противоположной стороне гостиной распахнулись, и перед тайным сыщиком предстала красивая, хоть и немолодая уже женщина, одетая совсем не по-домашнему: нарядно, богато и не без кокетства.
Анна Михайловна, хозяйка дома (а то была именно она), строго следила за своей внешностью. Она была из тех женщин, что оставались весьма привлекательными даже тогда, когда молодость их покидала. Держалась она к тому же чрезвычайно прямо, гордо и высокомерно, как и подобало богатой дворянке с хорошей репутацией. Любила Анна Михайловна и побаловать себя: наряды были все привозные, английские и французские, на украшения ее муж не скупился, да и всевозможные масла и ванны делали свое дело – кожа графини была мягкой и ухоженной.
Итак, представ во всем своем великолепии перед Самойловым, новоиспеченная вдова приняла строгую мину и поинтересовалась:
– Чем обязана, сударь?
Голос ее тоже был привлекательный: низкий и властный. Легко было представить, как жестко отдавала она распоряжения слугам. Ивана, однако, испугать этим было уже невозможно. Только осознание того, что он принес плохие вести, заставило нашего героя ответить как можно мягче:
– Сударыня, мне велено уведомить вас, что Андрей Григорьевич отбыл по срочному государственному делу.
Он протянул даме приготовленную бумагу, в коей Ушаков коротко извещал госпожу Фирсанову о том же самом. Анна Михайловна почему-то ничуть не удивилась, только усмехнулась и заговорщицки, не без доли кокетства, посмотрела на Самойлова:
– Ой ли? И по какому такому государственному делу отбыл Андрей Григорьевич?
При этом бумагу она развернула, но лишь мельком глянула в нее. Жеманясь и широко улыбаясь, показывая при этом красивые белые зубы, вдова неспешно проследовала в кресла, вольно расположилась в них и приготовилась слушать. Она нисколько не была смущена или встревожена, и это удивило Самойлова. «Что за черт! Видать, не в первый раз супруг внезапно исчезает, и этой даме известно про его ночные похождения. Что-то не выглядит она смущенной, а должна бы: подобные прогулки и на нее бросают тень. Ба! А не причастна ли она к преступлению?» – осенило Ивана.