Записки экспедитора Тайной канцелярии
Шрифт:
– Он умер в постели! – не унималась Лили. Затем перешла на шепот, хотя их и так вряд ли кто-нибудь мог слышать. – И он очень важный!
– Важный? – иронично переспросил Самойлов. Тьфу, пропасть! Ну что за снисходительный тон привязался! Иван все пытался заговорить серьезнее, да только больно не вязался титул «важный господин» с тем неважным местом, где предстал он перед господом.
– Очень! – подтвердила девица.
На том короткий допрос и завершился. Чувства подсказывали Ивану, что более ничего путного его спутница не знает, да и пора было поразмыслить и прикинуть, как браться за это дело. Оставшуюся дорогу они ехали молча.
Глава II,
в
Едва Самойлов зашел в маленькую гостиную «дома свиданий», как к нему кинулась взволнованная дамочка лет тридцати с небольшим, судя по всему, хозяйка заведения. Остальные девицы, впрочем, тут же стайкой окружили их.
– Мой бог! Это такое пятно на мой дом. Нашел, где умереть, подлец! – восклицала мадам Софи.
Надо сказать, что она была женщиной сильной воли, во власть эмоций попадала редко. По воле случая еще молоденькой девушкой оказалась в чужой стране совсем без средств – ее в качестве трофея Гангутской баталии привез с собой с далекого Аландского острова молодой русский офицер. Он, правда, был с ней ласков, но только вскоре по прибытии в Санкт-Петербург скосила его лихорадка, от коей он и помер. Как мыкалась юная финка, не имевшая никаких связей, изгнанная с казенной квартиры, совсем не понимавшая чужого языка – один бог знает. Но только она не растерялась и воспользовалась своим природным богатством – молодостью, миловидностью и умом. Обольщая одного за другим нужных людей, она сколотила кое-какой капиталец, он-то и позволил ей открыть сие заведение – пусть небольшое, но чистенькое. Даже важная клиентура им не брезговала, комнаты почти никогда не пустовали. Теперь уже не нужно ей было своим телом добывать деньги. Пять нанятых девиц (все, кроме злосчастной Глаши, – иноземки, из бедноты, но с манерами) работали с клиентами, принося мадам Софи (Суви по-фински, но ей нравилось называть себя Софи, на французский манер) немалый доход. Нынешний случай совсем не входил в ее планы, и она скорее рассердилась, чем испугалась. Оставалась надежда только на заступничество все тех же нужных людей, одним из которых был Ушаков. Он, правда, использовал ее девочек совсем в других целях, но обязан ей все равно был – тут уж как ни крути.
– Где он? – нетерпеливо прикрикнул Самойлов, и мадам поспешно повела офицера вверх по лестнице.
Войдя в спальню, Иван аж присвистнул – столь колоритной оказалась обнаруженная там картина: труп, раскинувшийся во всю кровать, дрожащая полуголая девка в углу, следы начавшегося, но так и не оконченного блуда. В комнату тут же набились девицы, Егорка, слегка ошалевший от обилия доступной женской плоти, тоже не отставал. Приключение нравилось ему все больше, но Самойлов спустил его с небес на землю:
– Сообщи Ушакову, что я уже здесь.
Пришлось спешно исполнять поручение.
Мадам все суетилась и причитала, хотя не то чтобы слишком искренне, скорее, с целью произвести нужное впечатление.
– Я снабжаю господин Ушаков информацией, и он говориль, что я могу рассчитывать на помощь, если что, – сообщила она в итоге Самойлову, сменив горестный тон на доверительный.
– Мадам, я уже все понял, – осадил ее Иван, изрядно уставший от трескотни. – Прошу вас, – он указал ей на дверь.
Делать нечего, пришлось повиноваться. Софи прикинула, что у нее есть еще возможность повлиять
Иван склонился над покойником, заглянул ему в лицо. Затем обернулся к девице в углу:
– Как зовут-то? А?
– М-меня? – дрожащим голосом переспросила та.
– Ну, как меня зовут, я знаю, – давешняя ирония опять вернулась к нашему герою.
– Глаша, – еле выговорила девушка.
Видя ее окончательно беспомощное положение, Ваня смягчился.
– Глашенька, – ласково повторил он, беря девицу под руку и пытаясь поставить на ноги. Та подчинилась, дала усадить себя в кресло, но с дрожью и слезами справиться все не могла. Ужас пережитого и страх перед грядущим дознанием, ощущение полной беззащитности и понимание того, что вина за случившееся целиком ляжет на нее, – все это совершенно раздавило бедняжку, так что ни говорить, ни мыслить она толком не могла.
Иван видел это, однако допрос пора было начинать, скоро пожалует Ушаков, и ему надо будет представить полную информацию о деле.
– Глашенька, – ласково, но настойчиво заговорил Самойлов, – и как это все произошло?
– Б-барин к-катал меня на ярмарку, – с трудом выдавила она, наконец.
«Чем бы ее привести в чувство?» – размышлял наш сыщик. На столике рядом обнаружился графин с вином, Иван на всякий случай понюхал содержимое – а вдруг отравленное? Но никаких посторонних запахов не учуял. Значит, можно и употребить. Заодно проверим: коли девица пить откажется, значит, знает, что в сосуде яд. Он налил немного в бокал и протянул несчастной.
– Заб-брал м-меня отсюда, – продолжала Глаша, отхлебывая вина, – п-потом приехали об-братно.
– Угу, – понимающе хмыкнул Иван. – Ну а по дороге заезжали куда?
– Только… в аптекарскую лавку… и заехали, – при сем воспоминании девица принялась всхлипывать еще пуще.
Но все же в подробностях описала Самойлову все, что запомнила, все до мельчайших деталей – так просил ее Иван. Всякая пустяковина могла стать ключом к разгадке. Основываясь на показаниях девицы, Самойлов ясно представил, как в предзакатный час Фирсанов вышел из кареты и послал Глаше воздушный поцелуй. Она в ответ прижала пальчики к напомаженным губкам и кокетливо воскликнула:
– Я тебя жду, мой козлик!
Окрыленный сим жантильным политесом, Фирсанов прошествовал в аптеку. Глафире сразу стало скучно. Глуповато-восторженное выражение, которому их учила мадам и каковое она велела «надевать» всякий раз, как наступал час работы, слетело с прелестного лица. Девица деловито сдула упавшую на лоб прядь и поправила корсет. Но минута-другая миновали, а козлик все не возвращался, и Глаша попыталась через окна разглядеть, что так задержало его в лавке со снадобьями. Но ничего не увидела – так, по крайней мере, она божилась.
На том рассказ девушки был прерван, потому как в этот самый момент и появился в комнате Ушаков в сопровождении Егорки, возник в дверях весьма внезапно, хоть и ждал его Иван. Андрей Иванович прошествовал к кровати, посмотрел в лицо человека, который всего полчаса тому назад собирался вкусить удовольствие, а вон как все обернулось, и протянул:
– У-у-у, Андрей Григорьевич Фирсанов. – Девица всхлипнула громче, а Ушаков, продолжая осматривать место происшествия, едва слышно произнес, словно в ответ на ее всхлипывания: – Пути господни неисповедимы, а наши неведомы.