Записки из Книги Лиц

Азимов Анар

Не со мной

Голова в белом колпаке нависла, оставив в другом измерении лампу и кусочек потолка.

— Нерв нужно удалить.

Ветер

Листва из-за крыши — руки тонущего.

Иногда

Иногда Уйти не могу Уходя В коридоре стою Говорю Чепуху Заговаривая прощанье, Вспоминая все то, Что специально берег Для

таких вот Моментов Без слов Так и не сказанных Вовремя. Все Ерунда, если хочешь Вернуться, достаточно Сделать лишь шаг, Или два, От порога к теплу, Потому что Иначе —

The house of the rising sun

Серо-стальная поверхность, мерцающая множеством мелких темных впадин, иногда — не так далеко от берега — взрывается белой струей на высоту, которой пока вроде не достиг ни один из местных небоскребов. В негативе — совсем как нефть на фоне внезапно побледневших холмов. Черными же становятся паруса яхт. Но появившееся солнце выжигает черноту, и фонтан напоминает уже эквалайзер, а ожившие под порывом ветра треугольные пятнышки — призраки из триллера по сценарию Пифагора. Передержанное небо туда же несет облака с обгоревшими краями.

Синяя блестящая поверхность вздымается сотнями невидимых водяных башен…

За спиной у городского шума

Треугольник неба — далекий и близкий, с обманчивой трехмерностью облаков — ровно очерчен по линии тополей, воздух зелен и свеж.

Бульварное

Ранние сумерки. Подвыпившая линяло-синяя обезьяна на скамейке — опять мало заработал фотограф. Позируют собственным мыльницам — напряженные улыбки, выпяченные животы. В ореоле брызг, поочередные, тут и там, всплески волн, бьющих о пирс — словно дельфины на шоу. Музыка, размягченная эхом летнего вечера. Действительно погружаются в темноту (редкий случай нестершегося клише) — дома и деревья, постепенно сгущая цвета.

Странно

Странно, Луна — акробат в замедленном шоу — Или сгусток табачного дыма конечный. Двое из мира подлунного; Праздный минутно забыт перекур. «А пикселей сколько»?

Цветомузыка подлунного моря

беззвучна.

Конец ночи

Светало.

Светало

Светало.

Ночной светофор

Графика ветвей; кровавый, в глубоких черных морщинах, ствол.

Под залог

Последнее средство продления осени — долгий ноябрь, Минуты тридцатого дня, и двадцать четвертый час, Остановите Луну, потому что Солнце не удержать, Тонкий ломтик свободы крошится в руках, Если я убегу, то уже не вернусь назад, Если я убегу, судья заберет мой декабрь, Старый глупый судья, он подумал, Мне нужен двенадцатый! Месяц продления строчки Остатками слов. Отпустите Луну. Старый мудрый судья…

Ветерок

Солнце, трепетание света и тени в листве — оттенки зеленого. Облака — перины для пери.

Морфология

У-лица: наплыв лиц, полифония разговорных обрывков — или нет, настройка инструментов в оркестре.

Прохожу

Прохожу мимо улиц, деревьев, людей, автомобилей и станций метро, ресторанов, кафе, забегаловок с гордым названьем «бистро», библиотек и музеев, театров и дома свиданий, а может, культуры, по асфальту и каменной плитке, под небом то ясным, то хмурым, прохожу, но никуда и никак не приду. Потому что боюсь задержаться и ритм шага утратить. Я иду, и мне до конца суждено отражаться незамеченным фото на дне чьих-то глаз. В свой черед отражаю другие чужие глаза. Но момента нажатия кнопки я часто не знаю.

Зум, обратно и еще дальше

Красная занавеска. Красная прозрачная занавеска. Красная прозрачная занавеска с пятном. Воробей сел на ветку. Улетел. Красная прозрачная занавеска с пятном. Красная прозрачная занавеска. Красная занавеска. Краешек настенных часов перед входом в комнату.

Без дождя

Стекает вода — забывчивый сторож хочет исправить оплошность, торопливо стирая могильную пыль. Из-под роз, в мокрый блеск черноты, мимолетно рисующий контуры мраморных рек и озер, проступают ветви деревьев, склонившихся — впрочем, прерву сантименты. Хочу лишь сказать, Что красные были цветы.

Оптическое

Холмы на одной стороне бухты, фабрика на другом — неподвижная картина вдруг распадалась на море, холмы и фабрику, и казалось, что можно протянуть руку и потрогать склоны, зачерпнуть пол-моря, подергать за дымящуюся трубу — а потом все снова соединялось в один ландшафт, и снова распадалось, и снова соединялось, исновараспадалосьисновасоединялосьисно…

Литературный вечер

Три или четыре обитые тканью ступени тихо уводят за невидимую грань. Мелькая красным, зал отступает, вздымается валом райка. Взгляд, брошенный на себя, дробится сотнями взглядов оттуда, превращаясь в ничто. Люди, брошенные на берег сцены, ощущают друг друга и слушают гул по ту сторону яркого света. Оттого странно мягок нечанный шелест страниц, вдруг раздавшийся за спиной.

В нераскрытой еще темноте рядами слепо и глухо уткнулись друг в друга знаки, оттиснутые черным на белом.

Огни большого города, или pastelьная ночь

Черным подвижным оскалом смеется луна. Ей вторят обведенные красным дырки фонарей, сотни дырок, разбросанных по молочно-белому полю, прячущему темноту.

Далеко внизу

Кусочки листвы и асфальта пазлами аккуратно прилажены друг к другу.

Спасет мир

Неподвижны на небе, подвижны, качаясь на тростинках в руках продавца. Колышущееся фосфорное мерцание множества игрушечных звезд, густо населивших кусочек темноты.

Переоценка ценностей

В обрамлении темных (колесо рулевое, спидометр, зеркало заднего вида, садитесь-вперед-я-сойду-на-углу, а водитель не в кадре) два ярких пятна — две не-ели светящихся. провода вдоль ветвей, и лампочки вместо листвы — как ни странно, красиво.