Записки Клуба Лазаря
Шрифт:
Пять часов занимал джентльмен примерно того же возраста, что и сэр Бенджамин. Брюнель весьма тепло поприветствовал его, когда все садились за стол. Этот располагающего вида мужчина оказался ни больше ни меньше как сэром Робертом Стефенсоном, пионером в строительстве железных дорог. По крайней мере именно так его представил сэр Бенджамин.
В конце стола на Шести часах сидел, наверное, самый пожилой из собравшихся. Судя по его седым волосам и обрюзгшему лицу, я дал бы ему не меньше семидесяти, но, несмотря на солидный возраст, он производил впечатление весьма
Я все еще задавался вопросом, что же это за изобретения, а Старые часы уже перевели свою стрелку на Семь и указали на человека, сидевшего справа от меня.
— Мистер Джозеф Базальгетт, главный инженер Лондонской строительной инспекции. Мы надеемся, что в скором времени он сконструирует новую водопроводную систему — грандиозное предприятие, которое вернет Темзе ее былую славу и, что еще важнее, окажет благотворное влияние на здоровье горожан.
Между мной и Базальгеттом сидел Голдсуорси Гёрни. По словам сэра Бенджамина, когда-то он был врачом, но затем занялся изобретениями. Среди его детищ были паровой экипаж и газовая горелка, которая работала на негашеной извести и создавала такой яркий свет, что им можно было осветить театральную сцену. Позже я узнал от Стефенсона, что он приспособил газовую горелку Гёрни в качестве средства запуска его легендарного паровоза «Ракета».
Титул мистера Девять часов достался мне, но едва сэр Бенджамин начал представлять меня, как его голос заглушили звуки аккордеона, заигравшего на улице под нашими окнами. Не успел он проиграть и трех нот, как Бэббидж вскочил со своего места и подбежал к окну. Он высунулся на улицу и заорал на несчастного музыканта:
— Хватит играть эту ужасную музыку и убирайся отсюда вон, разрази тебя чума!
Затем последовал не менее красноречивый ответ уличного музыканта, которого явно не напугала брань в его адрес, после чего он взял еще несколько аккордов веселой мелодии, напоминавшей какую-то морскую песенку.
В ответ Бэббидж подскочил к столу, схватил полупустой графин с вином, вернулся к окну и выплеснул содержимое на голову аккордеонисту. Музыка прекратилась, снизу опять послышался возмущенный голос, но, похоже, музыканта не особенно расстроило, что ему на голову выплеснули вино.
— Скажи спасибо, что мне под руку не подвернулся ночной горшок! — безо всякого угрызения совести заявил Бэббидж, потом закрыл окно и вернулся на свое место. — В городе и шагу нельзя ступить, чтобы тебя не замучили этой отвратительной музыкой!
Я не нашел в его выходке ничего веселого — скорее напротив, был даже немного напуган. Однако мои компаньоны с любопытством наблюдали за Бэббиджем и, судя по всему, не нашли в его поступке ничего из ряда вон выходящего. Только Брюнель недовольно выпучил глаза и пробормотал:
— Ну вот опять.
Сев на место, Бэббидж продолжил свою тираду.
— Однажды у моего дома играл целый духовой оркестр. Без остановки. Целых три часа. И они отказались убраться даже после того, как я вызвал полицию.
— Интересно, а почему они выбрали именно ваш дом? — ехидно поинтересовался Брюнель. — Это никак не связано с вашими попытками запретить в городе уличную музыку?
— Джентльмены, успокойтесь! — воскликнул Броди, с нетерпением стуча кулаком по столу так, словно это был молоток.
— Примите мои извинения, сэр, — немного успокоившись, сказал Бэббидж. — Прошу вас, продолжайте… если, конечно, сможете расслышать что-то из-за этого шума.
— Спасибо, что закрыли окно, — заметил сэр Бенджамин, явно пытаясь разрядить ситуацию. — Теперь шума почти не слышно. Так на ком мы остановились? Ах да, доктор Джордж Филиппс, еще один врач, один из ведущих хирургов в больнице Святого Фомы.
Меня вполне бы устроило, если бы сэр Бенджамин ограничился этим лестным комментарием в мой адрес, и я надеялся, что из-за выходки Бэббиджа он постарается представить меня как можно быстрее. Однако в этот момент неожиданно заговорил Брюнель.
— Доктор Филиппс находится здесь по моему приглашению. Он оказал мне неоценимую помощь, посвятив в тонкости своей профессии, — сказал он, а затем добавил, взглянув на заметки Рассела: — Я также считаю, что он может предоставить нам еще одну важную услугу.
Прежде чем Брюнель успел объяснить, что бы это могло быть, сэр Бенджамин раздраженно перебил его:
— Это все очень интересно, мистер Брюнель. Но если вы не возражаете, мы продолжим. Нам и так пришлось задержаться.
Затем настала очередь мистера Десять часов. Броди представил хорошо одетого молодого человека, которого звали мистер Оккам. Последовала неловкая пауза, как будто Броди придумывал, что бы еще сказать про него, и наконец объявил:
— Который в данный момент работает в штате мистера Брюнеля.
После этого стрелка сразу же переместилась на одиннадцать часов. Это место занимал широкоплечий джентльмен. Судя по его лицу, этому человеку было около пятидесяти, но в его черной бороде не было ни одного седого волоса. Он был одет почти так же хорошо, как Оккам, только фасон его костюма был более консервативным.
— Горацио, лорд Кэтчпол, — начал сэр Бенджамин, — один из самых известных промышленников в стране, владелец нескольких текстильных фабрик на севере Англии. Он внес неоценимый вклад в финансирование технических инноваций в этой области, и на его фабриках установлены машины последнего поколения.
— И как работают новые ткацкие станки? — доброжелательным тоном спросил Витуорт, который либо не замечал недовольного взгляда сэра Бенджамина, либо намеренно игнорировал его.
— Очень хорошо, — ответил лорд Кэтчпол. — Производительность выросла более чем на пятнадцать процентов с тех пор, как мы установили их. А как обстоят дела с деньгами, которые я вам за них заплатил?
— Тоже замечательно. Хотя эта сумма сократилась процентов на тридцать с тех пор, как я начал ее тратить!