Записки морского офицера, в продолжение кампании на Средиземном море под начальством вице-адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина от 1805 по 1810 год

Броневский Владимир Богданович

В конце 1808 и в начале 1809 годов англичане отправляли в Испанию войска. Почти беспрестанно приходило и уходило в море по 200 и 300 транспортов. 1 февраля 1809 года прибыли из Лиссабона оставшиеся там для сдачи кораблей «Рафаила» и «Ярослава» офицеры и матросы. 18 апреля английский фрегат, при свежем ветре лавируя в Нидельском проливе, стал на мель у острова Вайта. Он требовал сигналами скорой помощи из Портсмута, вода была тогда в самом почти возвышении и оставалось несколько минут до гибельного положения сего фрегата. В то самое время сигналом с корабля «Твердого» велено терпящему бедствие подать помощь. С немалым трудом и опасностью, в короткое время фрегат нашими людьми был снят с мели. Адмиралу Кортесу поручено было благодарить Сенявина от лица правительства. Почтенный старик, прибыв на корабль «Твердый», с радостью изъявил Сенявину признательность народа и между прочим сказал ему, что Англия почитает его другом своим. Сенявин столь лестную, многозначащую признательность принял с должным благоговением.

Вот еще знак особенной признательности английского правительства к Д. Николаевичу. Фрегат «Спешный» отправлен был из Кронштадта с деньгами и разными вещами, потребными на содержание армии и флота, в Средиземном

море бывших. Капитан фрегата по прибытии в Портсмут, известясь, что эскадра наша возвращается в Россию, остановился ожидать оной на месте. Между тем последовал разрыв, и фрегат взяли в плен. На нем был серебряный сервиз, адресованный адмиралу Сенявину. Английское правительство, токмо по личному уважению, повелело выключить оный из числа призов яко собственность Сенявина и доставить ему. Английские офицеры, имевшие случай заслужить внимание Сенявина, искали его покровительства, которое с таким уважением было принимаемо, что доставляло им награду или какое-либо отличие. 20 апреля начали сдавать корабли по описи; 18 мая 36 транспортов назначены были для перевозу команд в Россию.

Пред отъездом некоторые офицеры предложили засвидетельствовать Сенявину общую к нему благодарность публичным актом. Неужели, говорили они, с славным нашим начальником расстанемся мы равнодушно? Нет, возразили другие, одной признательности недостаточно: поднесем ему вазу, которая была бы его достойна и соразмерно той степени усердия и признательности, с какой мы желаем засвидетельствовать ему свои чувствования пред отечеством и светом. Мнение сие принято было с радостью и единодушно. Тотчас приступили к исполнению; собрали достаточную сумму с каждого поровну, выбрали депутатов, коим поручили сочинить речь, составить рисунок, придумать украшения и проч.; а до тех пор, пока ваза будет готова, дали слово содержать намерение сие в тайне, дабы нечаянностью отклонить отказ и приятно удивить главнокомандующего. Полковника Вакселя, находившегося в Лондоне, просили из многих рисунков, по совету знаменитейших художников, не щадя издержек, выбрать или сочинить лучший. Г. Ваксель охотно принял на себя все попечения, чиновники нашей миссии и многие путешественники, остававшиеся в Лондоне, также приняли деятельное в том участие. Составление рисунка и работа вазы поручена славнейшим в Лондоне академикам и ювелирам. По признанию одного из них наша ваза как во вкусе, так отделке и изображении эмблем, далеко превосходит вазу, поднесенную лорду Нельсону. Такое подношение не только достопамятно как отличный знак усердия подчиненных к начальнику; но паче примечательно как первый пример сего рода в российском флоте, пример, важный для потомства, равномерно к чести начальника и подчиненных относящийся. Многие вазы могут быть и богаче, и дороже; но подаренная Сенявину украшается наиболее мыслями и чувствами столь редко заслуживаемой общей признательности, любви, уважения и преданности. Видя, что до отъезда в Россию ваза не могла быть готова, решились они поднесть обстоятельный рисунок оной.

1 июня, когда Сенявин всего менее ожидал какой-либо нечаянности, видит, что со всех кораблей капитаны с офицерами в полном мундире едут к его кораблю.

Не зная, чему приписать такое движение, Дмитрий Николаевич спросил, что бы сие значило? Но вдруг избранные депутаты капитаны П. М. Рожков, Д. К. Митьков и Р. П. Шелтинг входят; за ними, сколько могло поместиться в каюте, вошли офицеры. Один из депутатов, к приятному изумлению Сенявина, от лица всего сословия приветствует его следующей речью:

«Ваше Превосходительство!

Вы в продолжение четырехлетнего славного начальства над нами во всех случаях показали нам доброе свое управление. Как искусный воин, будучи неоднократно в сражении с неприятелями, заставили нас, как сотрудников своих, всегда торжествовать победу. Как добрый отец семейства, вы имели о нас попечение, – и мы не знали нужды, а заботу и труды почитали забавой; вы оное видите на радостных лицах наших.

Вы своим примером и наставлением, ободряя за добро и умеренно наказуя за вины, исправили наши нравы и отогнали пороки, сопряженные с молодостью. В том порукой наше поведение. Будучи в стесненных по несчастью обстоятельствах, вы отвратили от нас всякий недостаток, даже доставили случаи пользоваться удовольствиями; с вами всегда мы были и есть счастливы.

Теперь приблизилось время возвращения в любезное наше отечество, по прибытии куда окончится и наше столь продолжительное плавание; а может быть, что по необходимости должны будем лишиться и вашего над нами начальства. Следовательно, остается нам только возблагодарить за все ваши благодеяния, но чем? Прославим ли вас нашей похвалой? Мы знаем, что прямо достойный человек похвал удаляется; он любит похвалу заслуживать, а не слушать. – Изъявить ли вам наше почтение, нашу любовь? Но они давно уже обитают в сердцах наших; вам то известно: да и кто в том усомниться может? Потщимся ли уверять вас в своем повиновении и преданности? Вы видели их на деле.

Когда народ непросвещенный, не имеющий других прав, кроме войны; другой над собой власти, кроме духовной, – и тот народ [135] добровольно вам повиновался, почитал вас и любил: так нам ли с ними равняться? Нет, это для нас неудовлетворительно! Мы хотим соорудить такой памятник, в котором бы ваши и наши потомки могли видеть и воспоминать незабвенное добро, вами содеянное. Мы также хотим, чтобы вам равные видели в сем памятнике достойный пример доброго правления; мы даже и того хотим, чтобы наш всемилостивейший государь, узнав нашу к вам привязанность, мог видеть, сколь должна быть велика наша к нему благодарность за поставление над нами столь достойного начальника; и наконец, сами вы, смотря на оный, не без удовольствия вспоминать будете о тысячах приверженных к вам сердец.

Сей памятник состоять будет из вазы с приличными на оной изображениями. Скорость нашего отправления не дозволяет нам дождаться получения оной из Лондона, где она доканчивается; но по прибытии нашем в Россию поручено верному человеку по изготовлении доставить в Санкт-Петербург, где мы будем иметь удовольствием Вашему Превосходительству оную поднести [136] . Нетерпение наше так велико,

что мы в ожидании оной просим вас благосклонно принять рисунок, представляющий вид вазы с описанием настоящего изображения, которое подаст вам некоторую мысль о подлиннике. При сем приложен список офицеров, изъявляющих вам сию благодарность и сие начертание. В заключение всего остается нам желать, чтобы Ваше Превосходительство все оное приняли от нас благосклонно и не сочли что-либо лестью, а единственно изъявлением вам усердия, любви и благодарности».

135

Черногорцы.

136

До отъезда в Россию ваза была готова и поднесена в Портсмуте.

Описание вазы: Ваза вышиной полтора фута, вылита из серебра, украшения из чистого золота, формы этрусской. На крышке золотой орел с императорской короной на главе, сидящий на круглом щите, в одной лапе держит турецкую луну, а другой опирается на щит, на котором вырезана следующая надпись: В память победы, одержанной Российскою эскадрою над Турецким флотом у острова Лемноса в Архипелаге 1807 года июня 19-го дня.

Четыре змеи в знаменование мудрости и вечности, извиваясь, составляют обе ручки вазы, и головами своими поддерживают широкий золотой пояс, на котором начертана эмалью следующая надпись: поднесена Его Превосходительству Г. Вице-Адмиралу и Кавалеру Дмитрию Николаевичу Сенявину Российскими Офицерами, на эскадре под его начальством находившимися, в изъявление своего к нему усердия, любви и благодарности 1809 года.

На средине вазы две золотые ветви: одна из дубовых, другая из лавровых листьев, во знаменование твердости и славы, с одной стороны обвивают золотое изображение Его Императорского Величества с надписью: АЛЕКСАНДР I, 1807 год, напоминающей победу при Лемносе под благоденственным правлением сего монарха одержанную. С другой стороны сии же ветви обвивают герб вице-адмирала Сенявина.

Нижняя конечность вазы украшена листьями и цветами Лотуса (растения, посвященного Нептуну и свойственного только водам архипелагским). На подносе три якоря, обвитые канатами, сходясь в одно средоточие, поддерживают и служат ей основанием.

Адмирал никак не ожидал такого явления; в продолжение речи смирение его боролось с сердечным наслаждением; по окончании же оной, когда поднесли ему изображение вазы, он едва прерывисто мог отвечать: «Почтенные мои товарищи, это уже слишком много – благородные ваши чувствования умиляют меня до глубины души – я не имею слов – не умею вам объяснить мою признательность… Но могу ли не принять столь неоцененного подарка – он будет сокровищем моим и единым заветным наследством детей моих». Едва Дмитрий Николаевич принял изображение вазы, клики «ура!» раздались на всей эскадре. Офицеры просили потом удостоить принять от них угощение. «Теперь я в вашем распоряжении», – отвечал адмирал. После сего все вышли. Между тем шканцы обратились в зал, красиво убранный флагами. Когда сели за стол, хор певчих, сопровождаемый оркестром музыки, пропел акростих, также на сей случай сочиненный.

Се! кто присутствием желанный, Един всех веселит сердца? Начальник славою венчанный, Являет нам собой Отца. Врагов России победитель, И счастья нашего творец, Надежда всех и покровитель, Муж незабвенный для сердец.

5 июня адмирал в знак признательности давал офицерам бал и ужин. Праздник продолжался во всю ночь. Корабль «Твердый» представлял в сие время нечто необыкновенное. Освещенный фонарями, он казался огромным огненным столбом, возникающим из моря. Шканцы обращены были в великолепный зал, убранный зеленью, вазами цветов, картинами и разноцветными флагами; кают-компания и верхняя палуба до грот-мачты составляли две залы, с таким же вкусом убранные. Буфет был особенным образом устроен, бочки рому, лимонаду, портеру, шеры, портвейну и других вин висели на цепях. Бахус, увенчанный виноградными листьями, чрез кран наливая бокалы, потчевал гостей. В нижней палубе констапельная обращена была в театр. Таким образом, корабль превращен был в трехэтажный дом, в коем ничто не походило на корабль. Кроме англичанок украшали бал и россиянки, прибывшие из Лондона для отплытия в отечество вместе с экипажами. Угощение было истинное русское: удовольствие хозяина, ловкость, внимание его ко всем, разливали на общество непритворное веселье; все были счастливы, танцевали, резвились до свету. Хоры певчих, русские и цыганские пляски разнообразили занятие, и гости, особенно англичане, признавались, что они ничего подобного сему не видали.

12 июня команды, перебравшиеся на транспорты, по встретившейся в оных надобности для англичан снова перешли на корабли свои. Вскоре 20 кораблей, 15 фрегатов, 23 брига и 280 транспортов с войсками отплыли в Испанию. Наконец, 31 июля команды разместились на транспорт. Для главнокомандующего назначен был фрегат «Чампион». 5 августа оставили Портсмут. На другой день прошли Дувр, на короткое время заходили в Диль и Ярмут и 18-го, прибыв в Каттегат, за противным ветром стали на якорь между островами Ангольтом и Есселем. Проходя Бельтом, по причине тишины и мелей часто становились и снимались с якоря и пользовались малейшим ветром. 26 августа к конвою нашему, стоявшему на якоре у острова Ромсо, прибыл другой, состоявший из 250 английских и шведских судов. Английский контрадмирал, сопровождавший оный в Балтийское море, предложил нашему адмиралу из своей эскадры лучший для помещения фрегат «Тартар», на который тот же день Сенявин с штабом своим и перешел. 28-го встретился с другим конвоем из 200 судов, возвращавшимся из Балтики. 6 сентября к виду Шведской Померании, несколько судов, подняв прусские флаги, отделились от конвоя и пошли в разные стороны. Таким-то образом, несмотря на бдительность наполеоновской стражи, взаимные выгоды купцов или, лучше, народов, не могущих обойтись без торговли, всегда находили способы производить оную хотя тайным образом.