Записки морского офицера, в продолжение кампании на Средиземном море под начальством вице-адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина от 1805 по 1810 год

Броневский Владимир Богданович

Вследствие сей высочайшей воли, не дожидая турецкого уполномоченного, эскадра 25 августа оставила Тенедос, 27-го прибыла в Идро, откуда для забрания призов, принадлежащих флоту, и для окончания других дел контр-адмирал Грейг с тремя кораблями послан в Специо, а адмирал с остальными шестью 28 августа, вышед из Идро и на пути взяв на корабли бывший на острове Цериго маленький наш гарнизон, прибыл в Корфу 4 сентября. Шлюп «Шпицберген», также по пути, послан был от флота для забрания гарнизона из Санта-Мавры.

Пребывание в Корфу. – Тильзитский мир

По прибытии фрегата «Венуса» в Корфу в последних числах июля месяца получены приятные известия о победах под Гейльсбергом и Гутшдадтом, а вскоре за оными объявлено было о заключенном на месяц перемирии. Все к нам приверженные желали и надеялись, что война еще продолжится, обещали себе несомненные успехи и находились в мучительном ожидании будущего. Корфа походила тогда на улей, в котором пчелы роятся; все трактиры и кофейные дома наполнены были политиками разных званий; везде рассуждали о прошедших военных действиях, смотрели на карту, сомневались и предполагали. Слух о заключенном в Тильзите мире уменьшил сии прения, самые словоохотные принуждены были молчать или пожимать плечами и, несмотря

на сие, каждый утешал себя каким-то призраком надежды. Наконец прибыл курьер с официальным известием о Тильзитском мире и с высочайшим повелением, как сказано выше, Ионическую республику и Катаро сдать французам. Войска наши долженствовали быть переведены в Италию, соединиться в Падуе и там ожидать дальнейших повелений. Нельзя описать того уныния, которым корфиоты поражены были, горесть изображена была на всех лицах. Прекращение торговли, угнетения от военного правления, страх от контрибуций побуждал каждого заблаговременно оплакивать свои несчастья. Богатые люди, купцы, капиталисты, англичане и кто только мог поспешно перебирались на суда и отправлялись в Мальту и Сицилию – последнее убежище, от ига французов свободное.

Если Тильзитский мир рассмотреть с другой стороны, а не с той, с какой он был в то время принят, то беспристрастный историк откроет в нем мудрую предусмотрительность нашего монарха, приуготовившую спасение Европы. Для сего стоит только обратить внимание, с какой благородной целью и каким бескорыстием императрица Екатерина, императоры Павел и Александр принимали участие в войнах против Франции, и потом сличить с оными поступки союзников, коим столь усердно Россия помогала. Я не стану говорить о революционной войне, в коей императрица, не полагая нужным принять деятельное участие, удовольствовалась только послать в Англию флот свой, а упомяну о кампаниях 1799, 1805 и 1807 годов. В первую Суворов освободил Италию, и, когда думал он перенесть театр войны в самую Францию, венский кабинет удаляет его в Швейцарию, где хотя российское оружие увенчалось неувядаемыми лаврами, но герой нашего века, не нашед обещанного содействия и помощи, принужден был отступить в Баварию. В то же время Анкона, покоренная российским флотом и высаженными с оного войсками, увидела на стенах своих вместо папского австрийское знамя. Англичане также покушались поднять свой флаг в Неаполе. Нельсон оспаривал славу освобождения сей столицы у адмирала Ушакова, и потом, когда войска наши выступили из Неаполя для покорения Рима, английский капитан, крейсировавший с кораблем своим у Чивита-Веккии, предложил французскому гарнизону капитуляцию и позволил нагрузить несколько судов сокровищами римских храмов и Ватикана. Сими поступками император Павел, справедливо огорченный, отзывает свои войска. В войне 1805 года французские войска безнаказанно проходят нейтральными землями, окружают генерала Макка, который с 60-тысячной армией без сражения кладет ружье. Сей славный придворный фельдмаршал еще в 1798 году отличился подобным же подвигом в службе у неаполитанского короля; он в продолжение немногих дней, также без сражения, но с прекрасными расположениями действий на бумаге и словах растерял 80-тысячную армию. Прусский двор, долго колеблясь, наконец отступает от союза, и Аустерлицкое сражение решило участь войны. Пруссия, получив Ганновер и Лауенбург взамен княжества Невшательского и Верхнего Пфальца, поссорилась с Англией и Швецией, но вскоре увидела расставленные ей сети и необходимость действовать открыто. Александр, постоянный в своей политике, с тем же бескорыстием не отказал Фридриху в помощи, помирил его с Англией и Швецией, но одно Иенское сражение решило жребий войны. Королевство в шесть недель было завоевано, все крепости сдались без сопротивления и едва 15 000 прусаков успели соединиться с нашей армией; одна кровь русская лилась на берегах Вислы для спасения союзника. Австрийский двор, по примеру берлинского кабинета, сохранял строгий нейтралитет. Английское министерство вместо того, чтобы по обещанию освободить Данциг от осады, послало экспедицию для завоевания в Америке Буэнос-Айреса, и вместо того, чтобы действовать соединено с флотом нашим против Константинополя, предприняло покорить Египет. Сии обстоятельства наиболее благоприятствовали Наполеону, и он сделался непреодолимым. Война, чуждая пользам Отечества нашего, была прекращена Тильзитским миром, который долженствовал показать пагубные следствия несогласия и смут тех дворов, коих выгода состояла в продолжении войны. Европа предоставлена была судьбе ее, дабы между тем Россия собрала все силы свои и была готовой противостоять мощному Наполеону.

В сем положении дел Ионическая республика и Катаро сделались не нужными, ибо по превосходству английских морских сил и при войне с турками продолжавшейся, содержание в оных флота и войска зависели от союзника, явно действовавшего по внушению своекорыстия. Британия, не теряя в сражениях ни одного своего подданного, получила от войны чистую выгоду, возбуждала неприятелей против Франции, обещала всякому помощь и всегда с оной опаздывала, как между тем вся Европа оплакивала смерть сотен тысяч своих воинов. Потеря торговли, которую при других обстоятельствах представляла Корфа, также не была для нас чувствительна; ибо, невзирая на все поощрения и преимущества, собственно русские купцы нимало ею не пользовались. Мореходство наше и до сего времени находится в руках иностранцев, большей частью на правах гостей имеющих свои конторы в наших портах и даже внутренних городах. Наше купечество постигает пользу внешней торговли, умеет соображать свои прибытки, предприимчивы и, конечно, охотно пошли бы искать богатства и за морями; но еще не приспело то время и не исполнилось желание Петра.

Сдача Корфы французам. – Отправление войск в Венецию

7 августа, на 30 лодках прибыл первый отряд французов с бригадным генералом Кордано, им не было никакой встречи от жителей, даже на другой день все лавки были заперты. В следующие дни прибывало французов по 200 и 300 человек. Английские крейсеры успели воспользоваться такими переправами, несколько лодок с людьми потопили, мало взяли в плен и захватили казну. С остальной частью войск 12 августа прибыл дивизионный генерал Цесарь (Сезар?) Бертье (племянник князя Невшательского), назначенный главнокомандующим Ионических островов. 14-го французы сменили наши войска и начали принимать крепостную артиллерию и магазейны. С сего дня начались беспорядки и притеснения всякого рода. В несколько дней взято было три контрибуции: первая для содержания пышного двора Бертье; вторая, граждане города должны были доставить каждому солдату на день фунт мяса, два фунта хлеба,

бутылку вина, поставить в казармы нужное число дров, свеч, возить воду и снабдить каждого постелью и одеялом; третья, французы вооруженной рукой захватили в лавках сукно, холстину, сапожный товар и, собрав в городе всех мастеровых, заперли их в казарму, и таким способом оборванные, почти босые войска их чрез несколько дней явились одеты как нельзя лучше. Не видно было ни малейшей подчиненности, солдаты и офицеры вместе ходили в театр, по лавкам и трактирам, везде бесчинничали, греков били без пощады. Таковые поступки их производили на нас отвращение, а для жителей были причиной оказывать нам явное предпочтение. Бертье напрасно жаловался на нашу к ним холодность; и самому страстному любителю французов невозможно было похвалить их поведения. Почти каждый день происходили ссоры и поединки, дошло даже до того, что ни один содержатель кофейного дома и трактира не хотел принимать французов. Бертье, дабы привесть в ужас честных граждан и чтоб не смели они не только хвалить русских, ниже плакать о собственных бедствиях, набрал множество шпионов. Люди, воспитанные по правилам новейшей философии, атеисты без веры и нравственности, всемирные граждане, не имеющие отечества, бедняки, развращенные, надеявшиеся снискать благоволение правительства; словом, люди, отверженные от общества, самого низкого характера, картежные игроки, трактирные маклеры и даже публичные женщины подслушивали везде; а дабы начать разговор и узнать мнение другого, нарочно начинали осуждать французов; но как подобные сим хитрости заставляли каждого быть осторожным, то сии соглядатаи, будучи уже всем известными, дабы получить свое жалованье, по необходимости должны были клеветать. Кого же они предавали? Невинных, во-первых, благодетелей своих, потом знакомых и наконец всех честных и добродетельных граждан. Когда явным образом купленными злодеями правительство угнетает лучших подданных своих, то какую пользу могут принесть сии доносчики и какое чрез их услуги можно предупредить злоупотребление? Оставляю решить всякому благомыслящему. Удивляться надобно, что в нашем просвещенном веке нация, похваляющаяся лучшей образованностью, терпит такое тиранство и, не соображая деяний своего Аттилы, называет его великим человеком, гением!

22 августа кончились все надежды жителей; на крепости поднят трехцветный флаг и республика объявлена принадлежащей Франции. Сенат распущен, и бедный народ даже из любопытства не хотел слушать прокламации, которую при барабаном бое читали на всех перекрестках. В день именин Наполеона 15 (27) августа Бертье, окруженный блестящим своим штабом, вошел в церковь Св. Спиридония с музыкантами и барабанщиками; однако ж, заметя удивление, написанное на наших лицах, догадался, приказал музыкантам выйти, а гренадерам снять шапки. Ввечеру, с примкнутыми штыками ходили по домам, чтобы принудить хозяев иллюминировать оные, однако ж только кое-где горели плошки, да и те мальчики потихоньку гасили. В театре не было ни одного из почетных граждан; переодетые солдаты, посаженые в ложах, во все горло кричали: Vive Napol on! Напротив того, день тезоименитства нашего императора был днем самого блистательного торжества. С утра все церкви были наполнены народом, во весь день продолжался колокольный звон, театр был полон зрителями; когда же зажглась иллюминация, город и корабли казались горящими, на всяком доме и лавке выставлены были прозрачные картины и надписи, беспрестанно на улицах раздавалось: да здравствует Александр! да здравствуют русские!..

4 сентября, лишь только эскадра, прибывшая из Архипелага, положила якоря, Бертье прислал чиновника поздравить с прибытием и просить о салютовании. Сенявин благодарил за приветствия, а на последнее отвечал, что как у нас нет еще положения о салюте с Францией, то он и не может салютовать крепости прежде. С прибытием адмирала порядок немедленно восстановился. В городе поставлены наши караулы и буйство французских солдат усмирено, даже Бертье воздержался посылать военную экзекуцию, особенно в те дома, где стояли русские. Корфиоты на несколько дней отдохнули.

Сенявину предстояло множество дел, большей частью неприятных. От утра до вечера приезжали сенаторы и граждане свидетельствовать свою благодарность, просить защиты от французов, которые поступали с Корфой, как с завоеванным городом; другие приходили прощаться и плакать. Французы тайным образом делали все возможные помешательства в отправлении войск в Италию и разгласили, будто бы армия и флот наш останутся для защиты Корфы, что крайне нас беспокоило. Адмирал в 10 дней кончил все дела. В пристанях работали день и ночь, транспортные суда для перевозу войск были наняты, исправлены, снабжены нужным и чрез пять дней отправлены. Посланы повеления во все места: капитан-командору Баратынскому приказано с кораблями Балтийской эскадры поспешать соединиться со флотом в Корфе; командору Салтанову поручена Черноморская эскадра для отвода оной в Черное море, на которую должно было забрать все крепостные припасы и остальных людей, принадлежащих 11-й дивизии.

Когда первый отряд войск, собранных с островов, садился на суда для отплытия в Манфредонию или Анкону, прощанье жителей с нашими солдатами, искреннее свидетельство народной к нам любви, никакое перо описать не может. Когда войска остановились у церкви Св. Спиридония для принятия благословения в путь, духовенство от всех церквей в черном облачении вышло со крестами и святой водой. Протопоп, подав хлеб и соль генералу Назимову, начал речь, но зарыдал, залился слезами и не мог продолжать. Ударили в барабаны, войска тронулись и пошли к пристани. Не только улицы, площадь, но все окна, крышки домов покрыты были народом, который в излиянии признательности своей забыл на сию минуту, что он такой откровенностью раздражает новых своих властителей. С балконов сыпались на солдат цветы, иногда печальное молчание прерывалось гласом признательности и благодарности. У пристани, когда солдаты садились на гребные суда, каждый прощался с своим знакомым, просили не забывать друг друга, обнимались и плакали. Я в первый раз увидел и поверил, что корфиоты имели причину любить русских, они подлинно без нас остались сиротами. Можно сказать, что корфиоты и катарцы были любимыми чадами России, которых мы покоили, берегли и ласкали, не требуя от них никакого пожертвования. Великодушие, милости императора Александра никогда не должны изгладиться из памяти сих народов.

Благородный поступок сулиотов, служивших в нашем албанском легионе, достоин, чтобы упомянуть о нем. Они не прежде согласились вступить в службу Наполеона, как совершенно уверяясь, что они нам более не нужны, с условием никогда не быть употребленными против русских. Когда французский чиновник, приводивший албанцев к присяге, заметил, что таковое предложение условий с их стороны не у места, неприлично и не нужно, албанский начальник смело отвечал ему: напротив, оно необходимо, дабы вы наперед знали, что если вы будете в войне с русскими, то мы за них и против вас.