Записки морского офицера, в продолжение кампании на Средиземном море под начальством вице-адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина от 1805 по 1810 год

Броневский Владимир Богданович

Гражданские чиновники приезжали на фрегат засвидетельствовать свое почтение пленному адмиралу и предложить ему свои услуги. Они в знак уважения к прежнему своему начальнику доставили на фрегат все нужные съестные припасы без платы. Бекир-бей, сначала корсар, потом паша в Египте, почитался отважнейшим (хотя не знает грамоты) и знающим адмиралом. Слова, сказанные им при отдаче флага своего нашему адмиралу и разговор с лейтенантом, который был послан привезть его на корабль «Селафаил», доказывают его мужество и глубокое чувство чести. Когда корабль «Селафаил», подошед под корму корабля «Седель-Бахр», был готов дать ему залп, турки закричали: Аман! (пощада), и лейтенант В. Н. Титов был послан привезть адмирала и капитана, также и флаги на «Селафаил». Паша долго не соглашался отдать флаг свой капитану Рожнову, говоря, что он никому не сдастся, кроме самого адмирала; отпускал и возвращал лейтенанта несколько раз, наконец, призвав его в последний раз спросил: «За что русские так на него рассердились, что все корабль его били?» – «За то, – отвечал ему Титов, – что Ваше Превосходительство храбрее и лучше всех дрались». Ответ сей так понравился паше, что он, погладив свою бороду, тотчас согласился

ехать на «Селафаил». Отдавая свой флаг Дмитрию Николаевичу, Бекир-бей с важностью сказал: «Если судьба заставила меня потерять мой флаг, то не потерял я чести и надеюсь, что победитель мой отдаст мне справедливость и засвидетельствует, что я защищал его до последней крайности». Я видел в Гибралтаре 4 испанских корабля, взятых в Трафальгарском сражении; они были сильно разбиты; но «Седель-Бахр», без реев, без снастей, с пробитыми бортами, наполненный в палубах щепами, убитыми и ранеными людьми, представлял самое ужасное состояние. Дмитрий Николаевич, приняв от Бекир-бея флаг, возвратил ему саблю, поместил его в своей каюте и ласками своими, вниманием и обхождением искренним в короткое время столь привязал к себе, что при прощании они расстались искренними друзьями. Бекир-бей очень бодр и остроумен: когда разбитый турецкий флот входил в Дарданеллы и когда спросили его, почему на всех кораблей вместо носовых статуй помещены позолоченные львы, Бекир-бей, вздохнув, отвечал: «У добрых мусульман сердца львиные, жаль только, что головы ослиные». На вопрос, хорошо ли ходит ваш корабль? «Если б не хорошо ходил, не пришел бы сюда», – улыбнувшись, он отвечал. По прибытии в Корфу Бекир-бей помещен был в доме главнокомандующего. Генерал Бертье, новый наместник Ионической республики, сделав ему посещение, под видом дать ему дом более удобный и спокойный, перевел его в такой, в котором не только покоя, но даже не было и необходимой мебели. Бертье, пришед к нему на новоселье, по обыкновению французскому нашел новое жилище его прекрасным, гораздо приличнейшим первого. Бекир-бей, удивленный, не отвечал ни слова; но когда Бертье с усмешкой прибавил: «Сожалею, что здесь не можно доставить вам таких прекрасных невольниц, которыми, конечно, ваш сераль в Константинополе украшен», тогда, огорченный, отвечал он ему самой колкой и невыгодной для французов насмешкой…

10 июля при свежем северном ветре снялись мы с якоря, выходя с рейды, встретились с английским фрегатом, с которого спросили: где наш флот? Объявили потом, что везут депеши к адмиралу Сенявину, и остановились на нашем месте близ Сан-Николо. Прошед каналом между Андро и Тино, на другой день между Цериго и Матапаном встретились с 2 английскими кораблями и бригом; один из них был стопушечный, на котором имел флаг свой контр-адмирал Мартень. Подошед под корму стопушечного, контр-адмирал поздравил нас с тремя победами: разбитием турецкого флота у Афонской горы и поражением французов под Гейльсбергом и Гутштадтом. Адъютант вице-адмирала лейтенант Розенберг ездил благодарить сэра Мартеня за поздравление и узнал от него, что семь кораблей, по повелению парламента, отправлены для соединения с нашим флотом, в распоряжение Дмитрия Николаевича, а в случае надобности сам Коллингвуд с 22 кораблями подкрепит наши действия. Сия доверенность к нашему главнокомандующему, конечно, приносит ему великую честь; ибо до сего времени ни один российский адмирал не начальствовал над английской эскадрой. Но усердное сие расположение британского правительства было уже не вовремя и много опоздало, ибо турецкий флот более не выходил из Дарданелл. Имея тихие переменные ветры, 18 июля прибыли мы в Корфу.

Переговоры о мире с турками. – Прибытие английской эскадры к Тенедосу. – Возвращение флота в Корфу

После осады Тенедоса турки в предместье его не оставили ни одного годного дома; одни разорили, другие выжгли, даже порубили фруктовые деревья и истребили большую часть виноградников. По сей причине жители разъехались по другим островам, где нет турок, некоторые вступили в верноподданство и отправились в Корфу в ожидании удобного случая для переезда в Россию. Как не было надобности удерживать крепость и дабы быть более свободным в действиях против неприятеля, главнокомандующий разместил гарнизон на корабли, пушки и снаряды отправил на «Ярославле» и «Седель-Бахре» в Корфу, и Тенедос 24 июля был взорван на воздух.

После Дарданельского сражения полковник Поццо ди Борго прибыл на флот под непосредственным руководством Сенявина производить переговоры с турками о мире. Адмирал письмом уведомил капитан-пашу о приезде на флот уполномоченного, но как он долго не отвечал, то послал другое и, дабы задобрить его, отправил к нему 20 пленных турок. Паша отвечал, что он отнесся о предложении адмирала Блистательной Порте. Наконец 27 мая, по причине восшествия на престол султана Мустафы, паша Сеид-Али, хотя и прислал ответ, но в нем, кроме учтивостей, ничего не было решительного.

После Афонского сражения главнокомандующий вторично требовал о допущении г. Поццо ди Борго к переговорам; капитан-паша отвечал по-прежнему, что он о сем предложении отнесется Дивану. 15 июля, после долгого ожидания, рейс-эфенди (министр иностранных дел) прислал ответ на письмо полковника Поццо ди Борго. В оном также ничего не было сказано утвердительного, кроме уведомления от рейс-эфенди, что визирь получил от генерала Милорадовича, главнокомандующего в Бухаресте, письмо касательно имеющего заключиться перемирия. Чиновник, привезший сие письмо, от имени капитана-паши словесно предложил Сенявину назначить место для свидания. Адмирал сказал на сие, что законы строго запрещают ему оставлять флот свой, а может послать вместо себя доверенного человека.

12 июля Сеид-Али прислал своего флаг-капитана с письмом, которым он думал оправдаться в разбитии своем при Афоне, по странности содержания оное довольно любопытно и для того помещается здесь от слова до слова.

«Высочайший, Высокопочтеннейший и просвещеннейший Адмирал Сенявин Дмитрий.

Осведомясь о здоровье Вашего Превосходительства, мы дружески представляем вам, в чем, конечно, вы и сами уверены, что во всякое вере запрещается говорить неправду. Приятель ваш не позволяет себе никакого обмана и не любит того, кто обманывает. Во время сражения вы сделали сигнал к прекращению битвы, выпалив пушку с холостым зарядом!! После другим сигналом велели приуготовиться вновь к сражению. Три корабля ваши ответствовали, что готовы; но другие объявили, что не в состоянии [89] . Во всех правительствах постановлено и условлено, что после такого сигнала сражение не может начинаться прежде 24 часов, что я знаю и что ведает также Ваше Превосходительство. Вы сказали моему посланному, что сего не делали, но что я знаю, то знаю. Надеемся, что при получении сего письма, если Богу угодно будет, вы не оставите нас ответом. Впрочем, будьте здоровы.

Сеид-Али, Алжирский Капитан моря».

89

Таким образом турка мог понять сии сигналы, если б они и были.

Сенявин на сию нелепость отвечал, что по европейским установлениям не только необыкновенно, но непозволительно в пылу сражения просить неприятеля для отдохновения о прекращении боя. Что такого сигнала он никогда не думал делать и в сей хитрости никогда на месте его храброго капитан-паши не искал бы своего оправдания.

29 июля капитан-паша и анатольский сераскир уведомили Сенявина о заключении перемирия в Измаиле между большими армиями и требовали, чтобы и он со своей стороны прекратил военные действия. Адмирал отвечал, что он не прекратит военных действий, докуда уполномоченный не будет допущен до переговоров и нужных сношений.

После неудачного покушения на Египет при перемене министерства английское правительство решилось наконец исполнить трактат с нашим двором и назначило в помощь нашего флота эскадру под командой контрадмирала Мартеня. 29 июля корабль «Кент» с бригом привезли сию приятную новость, 15 июля пришли корабль «Репольс» и три фрегата: «Актив», «Аполлон» и «Тетис». Фрегаты немедленно отправились в крейсерство в Солонике и Смирне. И наконец 18 июля контр-адмирал Мартень с двумя кораблями «Квин» и «Монтегю», первый о сто пушках, прибыл к Тенедосу и салютовал Сенявину 9 выстрелами, что удивило всех; ибо англичане, не обославшись, никому прежде не салютуют. Дмитрий Николаевич приказал отвечать равным числом и сказал при сем: «Это что-нибудь недаром, что-нибудь значит»; но Мартень тотчас, как скоро стал на якорь, со всеми капитанами своей эскадры прибыл на «Твердый», явился по форме в команду. Такой чести еще ни один русский адмирал не получал. Кавалер Артур Поджет, бывший английским послом в Вене, прибыл на сей эскадре с уполномоченным трактовать с турками о мире. Корабль «Кент» послан был к Дарданеллам с объявлением о приезде английского посла; но турки прежним порядком учтиво принимали парламентеров и ничего решительного не сказывали. Дмитрий Николаевич имеет особый дар, так сказать, мгновенно заставить любить и уважать себя. Он угощал Мартеня славным обедом; Мартень отвечал таким же; после сего на кораблях русских и английских начались балы и пирушки. Непринужденная веселость, откровенность и удивительное согласие водворилось не только между офицерами, но и матросами.

29 июля вице-адмирал Коллингвуд, наперсник и наследник славы Нельсона, герой Трафальгарского сражения, на стопушечном корабле «Оссиане» с двумя 80-пушечными, «Мальтой» и «Канопусом», соединился с нашим флотом. Сенявин послал своего флаг-капитана Малеева поздравить его с прибытием. Коллингвуд прибыл в Архипелаг, дабы силой флота увеличить влияние на переговоры и принудить турок, не слушая наветов французского посла Себастиани, скорее заключить мир. После взаимных посещений и приветствий Коллингвуд письмо просил в помощь двух кораблей, дабы посмотреть, нельзя ли напасть на турецкий флот в самых Дарданеллах. Сенявин немедленно отвечал ему, что он охотно готов содействовать ему всеми силами, и 1 августа обе эскадры снялись, лавировали вместе и стали на якорь у острова Имбро. Турки столько озабочены были сим движением, что на другой день на всех их кораблях подняты были белые флаги, а эскадра в осторожность перешла вовнутрь пролива и стала ближе к крепостям. Авангард соединенных флотов под командой контр-адмирала Грейга стоял пред входом в Дарданеллы. Английский посол вел переговоры, турки сообщали нам неприятные вести о военных действиях на севере; ветер постоянно дул из пролива и, к сожалению, ничего предпринять было невозможно. Соревнование на обоих флотах было столь велико и уверенность на мужество и решительность обоих адмиралов столь неограниченны, что не было сомнения в успехе всякого предприятия, но обстоятельства вдруг и совсем неожиданно переменились. 12 августа на корвете «Херсоне» прибыл барон Шепинг с рескриптом от государя и копией с Тильзитского мира, заключенного и ратифицированного 21 июня.

Вследствие одной статьи, касающейся о прекращении военных действий с Турцией, Сенявин уведомил Коллингвуда, что не может содействовать ему своими силами. Английский адмирал, изъявив искреннее свое прискорбие о такой нечаянной перемене, принял на себя доставлять открытое предписание нашим судам, могущим по отбытии флота прийти к Тенедосу. Рейс-эфенди в то же время уведомил Сенявина о перемирии, подписанном тайным советником Лошкаревым, вследствие чего требовал сдачи Тенедоса и прекращения военных действий. Адмирал просил прислать уполномоченного для сделания условий. 14 августа соединенные флоты с крайним с обеих стороны нежеланием разделились. Английский остался у Имбро, российский перешел к Тенедосу. Адмиралы и офицеры расстались с изъявлениями искренних чувств дружбы; разлука сия тем более была прискорбна, что каждый из них разумел о последствии неминуемой войны. Наконец 23 августа прибыли из Тильзита два курьера, один чрез Триест и Катаро, другой чрез Неаполь и Отранто, с высочайшим от 28 июля повелением: оставить Архипелаг, сдать Катаро и Ионическую республику французам (о чем именное повеление уже особенно и прямо доставлено командору Баратынскому и генералу Назимову), а флоту немедленно возвратиться в балтийские и черноморские порты.